Ионатана действительно пробирала нервная дрожь, которую он тщетно пытался скрыть. Но эта дрожь была не от страха, она была от негодования. Ему хотелось ответить этому красавцу остроумно и язвительно, но слова не находились. Не умел он забавлять слушателей пустой и вздорной шуткой. Не умел злословить. Он лишь надменно приподнял голову, кивнул и шагнул вперед.
Нужные слова нашлись у Эфраима.
– Сколь нелепо и глупо предположение о голове осла, – задумчиво сказал он, рассеянно почесав свой несколько длинноватый нос. – Иудеи никаким изображениям не поклоняются. Потому как заповедь гласит: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что…»
Речь свою он закончить не успел. Резкий толчок в грудь – и Эфраим, беспомощно взмахнув длинными руками, шлепнулся на ягодицы, вызвав новый взрыв смеха. К сидящему в пыли с по-детски обиженным лицом мальчику греки тут же потеряли всякий интерес, сосредоточившись на предстоящей потехе. О том, кто будет победителем в этом поединке, никто из них не сомневался, и они громко подзадоривали своего приятеля.
– Надавай ему, Антифон, – кричали они, взмахивая руками или похлопывая себя по ляжкам.
Антифон был старше Ионатана. На вид ему было лет шестнадцать. Он был уверен в своих силах и потому не спешил. Успеет наказать этого иудейчика. Намеренно медленно Антифон приподнял крепкие загорелые руки и отстегнул, для большей свободы движений, фибулу[6] на правом плече. Так делали во время гимнастических упражнений. Шевельнулись мускулы под смазанной маслом кожей.
Ионатан был высок ростом, но его тело еще не налилось силой. Он казался худым и неловким рядом с уверенным Антифоном. Юноши приблизились и какое-то время двигались по кругу, рассматривая друг друга. Честно говоря, Антифону нравилось умное лицо Ионатана. Они вполне могли бы подружиться, если бы не эта фанатичность во взгляде иудея, эта непоколебимая, отвергающая любые альтернативы приверженность своему Богу.
Лениво усмехнувшись, Антифон первый ударил Ионатана. Мотнув от удара головой, Ионатан облизал пересохшие губы и бросился вперед. Дальше он ничего не помнил. Он сражался с гневом оскорбленного человека, не допускающего никакой, даже словесной, попытки прикоснуться к Храму. Раз он не сумел объяснить язычникам, что разум их просто примитивен и не способен постигнуть неосязаемого и неприкасаемого Бога, раз бессилен он, Ионатан, подобрать главные слова, то уж кулаками он свое докажет.
Такого пыла Антифон не ожидал. Презрительная улыбка исчезла. Было видно, что он с трудом сдерживает наступление Ионатана. По лицам обоих потекла кровь, мешаясь с потом и грязью. Они упали и покатились по камням дороги.
Антифон почувствовал, что изнемогает. Он был готов закончить сражение, лишь бы удалось выйти из него, не уронив своего достоинства. Его толкнуло к поединку стремление повысить свое самоуважение и лидерство, желание покрасоваться перед приятелями, театрально поставив ногу победителя на грудь лежащего в пыли поверженного иудея, но самому упасть от ударов этого ненормального, изуродовать свое красивое лицо его оплеухами и пощечинами в намерения Антифона совершенно не входило.
А Ионатан словно и не замечал ударов по своему телу. Стоявшие вокруг греки сначала громко смеялись и взрывом насмешливых выкриков отмечали каждый удачный, попавший в цель удар Антифона, но постепенно замолчали.
Они почувствовали в этом худом подростке то, чего не было в их вожаке, а именно способность умереть здесь и сейчас, но не отступить. Легкое приключение становилось чем-то, к чему они не стремились, наполнялось ожесточением, которого им было не нужно. В душах их поднялась злость, и уже готовы были они броситься вперед, вмешаться в драку и смять этих двух подростков с их противными обычаями, варварским фанатизмом, нежеланием уступить.
Положение спас патруль римских легионеров, появившийся из-за поворота улицы. Солнце блеснуло на бронзовых накладках поясов и на рукоятках коротких мечей. Загрохотали по каменным плитам подошвы подбитых металлическими гвоздями калиг[7], заскрипели ремни, перекрещенные на бедрах.
– Задержат – накажут плетьми, – испуганно выдохнул Эфраим.
Обычно грекам нечего было опасаться солдат размещенного в Кесарии римского гарнизона. Чаще всего легионеры принимали сторону эллинов. Но в последнее время римскому прокуратору Антонию Феликсу надоели беспорядки, и, стремясь быстрее их прекратить, административные власти начали наказывать всех без разбору. Так что теперь наказание плетьми, а то и палками, могло ожидать и эллинов. К тому же для Антифона появление легионеров было спасительным. Оно дало именно тот повод, который был ему нужен, чтобы прекратить драку и в то же время сохранить свое изнемогающее от усталости достоинство.