– Моя госпожа, мне очень жаль, но это все, что у нас есть. Горожане не прислали обычных припасов.
– Почему?! – прорычал Генрих.
– Позволь мне самой разобраться, – пробормотала Алиенора.
– Нет, моя госпожа, пусть они ответят мне. Разве я не герцог Аквитании? – Щеки Генриха покраснели от гнева.
– Мои сеньоры, позвольте, я объясню, что случилось, – спокойным голосом сказал аббат.
Он был высокомерным человеком, держался сдержанно. Несмотря на свою вежливость, аббат почти не скрывал неприязни к новому господину.
Генрих смерил его гневным взглядом, а Алиенора внутренне содрогнулась. Новые неприятности, подумала она. И надо же, только-только показалось, что дела улучшаются.
– Боюсь, такова традиция, – продолжил аббат высоким ломким голосом. – Съестные припасы поставляются на герцогскую кухню, только когда мадам герцогиня останавливается внутри городских стен.
Если до этого лицо Генриха было мрачным, то теперь он побагровел от гнева. Алиенора никогда еще не видела мужа в таком бешенстве. Неужели ей предстояло сейчас увидеть пресловутый гнев Плантагенетов во всей его красе? Похоже, к тому все и шло. Громкие проклятия обрушились на аббата, на граждан и – в немалой мере – на самогу святого Марциала. Генрих потерял контроль над собой, принялся кататься по полу, выкрикивая богохульства, от которых кровь леденела в жилах. Наконец он успокоился, впившись зубами в тростник, разбросанный по плитке пола. Этот приступ продолжался полных три минуты. Алиенора, онемев, взирала на мужа, аббат в отвращении скривил рот, глядя на распростертую у его ног истеричную личность, а все собравшиеся выгибали шеи, чтобы лучше видеть происходящее.
Когда приступ бешенства поутих, Генрих поднялся на нетвердые ноги, хмуро оглядывая море лиц, уставившихся на него.
– Вы должны знать! – воскликнул он надтреснутым голосом. – Я, Генрих Сын Императрицы, ваш господин и сеньор, и моя жена герцогиня не собираемся сносить такого вопиющего неуважения. – Он вперился взглядом в жену, требуя поддержать его, и хотя Алиенора собиралась возразить, но, увидев холодное бешенство в глазах Генриха, согласилась. – Лимож дорого заплатит за это оскорбление, – заявил Генрих безмолвному собранию. – Его стены будут сровнены с землей. В будущем никто и, уж конечно, не вы, господин аббат, не сможет использовать их для того, чтобы отдать долг уважения мне и вашей герцогине. А теперь вам лучше вернуться в город, довести мой приказ до горожан и заставить их выполнить его. Разрушение стен должно начаться завтра.
Алиенора с ужасом смотрела на могущественного аббата, который до той минуты имел огромную власть и независимость, а теперь был низведен до положения мальчика на побегушках. Конечно, гнев Генриха оправдан, но месть его чересчур сурова. Однако взывать к его разуму сейчас было чревато катастрофой. Алиенора должна сделать вид, что поддерживает мужа, и продемонстрировать миру, что они едины в своем негодовании.
Позднее, в уединении шатра, она еще острее почувствовала несправедливость Генриха. Некоторое время они лежали в постели молча, потом Алиенора повернулась к мужу.
– Что с тобой происходило? – спросила она. – Люди смотрели на тебя так, будто ты одержим дьяволом.
– Во время приступов гнева мне и самому кажется, что я одержим, – пробормотал Генрих.
– И ты не можешь управлять собой?
– Нет. Что-то во мне взрывается, и я ничего не могу с собой поделать. Но мне дали повод для гнева. Я не позволю так к себе относиться. И не позволю так относиться к тебе.
– Да, ты прав, – согласилась Алиенора. – Никто не смеет порицать тебя за твой гнев. Просто я хочу, чтобы ты не выставлял себя в таком виде на людях.
– Не смей поучать меня, Алиенора! – насторожился Генрих.
– Я тебя не поучаю. Но я в замешательстве: наказание, которое ты наложил на город, чрезмерно жестоко.
Генрих приподнялся, посмотрел на жену, опершись на мощную руку:
– Ты так считаешь? Ха! Гражданам Лиможа – и вообще твоим подданным – необходимо преподать урок. Они должны знать, кто здесь хозяин. Тут необходимы строгие меры. Это называется стратегией, моя дорогая.
– Стены города возведены недавно, они прочны – последнее слово в оборонительных сооружениях. На их возведение ушли долгие годы и много денег. Если ты заставишь горожан разобрать стены, тебя станут ненавидеть. Не мог бы ты отозвать свой приказ и наложить на них какое-нибудь более мягкое наказание?
– Пусть уж лучше мои вассалы меня ненавидят, чем не боятся, – ответил Генрих. – Как я буду выглядеть, если аннулирую приказ? Меня сочтут слабаком, чье слово ничего не стоит, кого можно уломать лестью или уговорами. Нет, Алиенора, если я принимаю решение, то никогда не отменяю его. И нет смысла пытаться меня разубедить.