— Я все равно не понимаю, почему вы хотите сейчас уехать, — упорствовал полковник. — Теперь, когда его миссия завершена, вы довольно скоро вернетесь в Англию.
Колби не любила грешить против истины, но желание уехать оказалось сильнее, чем желание быть честной.
— Он не считает, что завершил свою миссию, а я не могу больше ждать, — сказала она, изображая слезы, которых на самом деле не было и в помине. Она мудро полагала, что джентльмен такого склада, как Шеррод, вряд ли сможет устоять перед женскими слезами, и оказалась права. Он ненавидел слезы, но решил убедиться в истинности ее мотивов.
— Почему он не разрешает вам уехать?
— Я не спрашивала его мнения на этот счет. Я вообще ни о чем не хочу его спрашивать. Я вышла замуж ради его денег, если вы хотите это знать.
Если Шеррод что-то и знал, так это то, что Колби Браунинг совсем не годится на роль заурядной охотницы за состоянием. Длинная удачная карьера в армии дала ему обширные знания о человеческой натуре, и именно эти знания чаще всего позволяли ему правильно оценить людей. Он ждал, пока она продолжит, и Колби, видя, что у нее не остается иного выхода, рассказала ему всю правду о своем фальшивом замужестве, всю подноготную. К концу своего рассказа она почувствовала облегчение от того, что кто-то еще знает о ее несчастье. Признания очищают душу, мысленно улыбнулась она.
— Если я не ошибаюсь в вас, Колби, для вас было непростым делом рассказать мне все это.
На этот раз ее слезы были настоящими.
— Когда вы хотите уехать?
— Так скоро, как только смогу.
Мэрроу достал свою записную книжку и сверил кое-какие даты.
— Через три дня все будет готово, — сказал он, убирая ее обратно в карман. — Я дам вам с собой письмо, в котором изложу все детали.
Колби благодарно кивнула. Затем она вспомнила еще об одном деле — деньгах на дорогу — и густо покраснела.
— Я должна попросить вас организовать все как можно дешевле.
— Надеюсь, он не морит вас голодом?
— Он очень щедр, но у меня язык не поворачивается просить у него больше, чем мне необходимо для моих братьев и моего дома.
Вот когда Мэрроу увидел истинное положение вещей, осознал все, чего она не договаривала. Его кузен, возможно, не любил Колби, но все ее протесты относительно действительных чувств к Нэвилу оказались шиты белыми нитками. Она по уши влюблена в своего мужа, и Шеррод этому чрезвычайно завидовал. Она — единственная на миллион женщин, а Нэвил — законный идиот, если не понимает этого и не ценит ее.
Мэрроу наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку.
— Предоставьте это мне, дорогая.
Она смотрела ему вслед, пока он шел к своему экипажу, и затем вернулась в дом.
Глава 31
В течение следующих двух дней Нэвил пытался набраться смелости, чтобы подойти к Колби и помириться с ней. Ее ставшая обычной отстраненность удручала его, и он не сомневался, что и Барро это тоже чувствовали.
Раздраженность Нэвила бестактностью Колби давно уже улетучилась. Теперь он признавал, что не должен был быть с нею так резок, однако тогда он чувствовал себя слишком уставшим, а то, что он оказался свидетелем покушения и — увы! — не предотвратил его, расстроило его гораздо больше, чем казалось ему самому. Критика короля в присутствии Андрэ послужила последней каплей. Ему было больно признаваться себе в этом, но сейчас он тоже думал, что Луи, пожалуй, слишком медлил с утешением своего племянника.
Он думал о том, что резня в Бадайосе, оставшаяся где-то далеко позади, смерть Роберта и это покушение странным образом связаны между собой. С каждым днем насилие вызывало в нем все больше отвращение.
Он спрашивал себя, не в его ли желании иметь сына кроется причина этого? И в конце концов признал: да, я хочу иметь своего собственного ребенка. Я отчаянно хочу ребенка.
Нэвил вдруг осознал, почему Шарль де Берри, мучимый докторами, стеная от боли и слыша крики жены, зная, что умирает, умолял Мари-Каролин помнить, что она носит их ребенка. Он хотел рассказать обо всем этом Колби, но ее отчужденность, ее явное стремление к одиночеству и желание находиться как можно дальше от него парализовали Нэвила. За едой она сидела тихо и ни на что не реагировала.
Любая попытка втянуть ее в разговор наталкивалась на холодную вежливость. Она редко говорила, просто сидела одна, погруженная в себя и такая далекая. Нэвил ругал себя. Почему он считал необходимым сдерживать ее на каждом повороте? Он с самого начала знал, что никто не сможет управлять ею и тем не менее с тупым упорством пытался это делать. У него голова шла кругом от самобичевания, но он все откладывал признание своих ошибок, ожидая подходящего момента.