Митя не услышал. Он смотрел на руки поварихи, впервые обратив внимание на то, какие они мощные, почти мужские. В правой руке Мария сжимала большой нож, в левой – окровавленную младенческую головку. С широкого лезвия на пол капала кровь. Кровью были перепачканы и короткие толстые пальцы с остриженными под корень ногтями, и белый кружной передник.
Он просипел что-то и поднял взгляд, уставившись поварихе в лицо. Старался сказать хоть слово, но горло сжал спазм. Мария по-прежнему улыбалась, как ни в чем не бывало.
– Покушать, говорю, зашли? – переспросила она.
Митю замутило. Он бросился обратно в туалет, и его вырвало желчью – в желудке ничего не было. Стоял, согнувшись, вцепившись в края раковины, полоскал рот, в ушах шумело, и сквозь этот шум он слышал громкий, встревоженный голос Лины. Мария отвечала ей, к их голосам примешивались еще чьи-то – должно быть, юноши и девушки, что сидели у стойки.
Когда Митя оторвался от раковины, умылся и вышел в коридор, все скучились вокруг него – Лина, Мария, даже угрюмая парочка. Молодые люди теперь выглядели озадаченными.
– Что случилось? – раз за разом спрашивала Лина. – Тебе плохо?
Митя посмотрел на Марию, на лунообразном лице которой застыло почти комичное беспокойство. Потом бросил взгляд на полные руки поварихи – крови на них не было. Фартук тоже были идеально чистым.
– Что вы там делали? – проговорил он. Горло саднило.
– Я? – Мария оглянулась по сторонам, словно ища поддержки.
– Что… – он запнулся, – вы держали в руках?
– Помидор, – сказала повариха. – Резала помидор. Салат делала. Греческий.
– Греческий.
– Ну.
Он сделал пару шагов в сторону и снова заглянул в кухню. На разделочном столе лежал большой ярко-алый помидор. Рядом валялся тот самый нож, который женщина только что держала в руках.
Из ресторанчика они вышли, обнявшись: Лина поддерживала Митю, которого шатало от головокружения. Пакет с черешней так и остался на столике.
Мрачная пара вернулась к стойке, проводив Митю с Линой настороженными взглядами. Наверное, оба едва сдерживались, чтобы не покрутить пальцами у виска.
Мария, которая вроде бы ни в чем не была виновата, сокрушенно извинялась, сама не понимая за что. Ему хотелось попросить ее замолчать, он не мог выносить звука ее голоса, но слова не шли с языка, и он только махнул на прощание рукой. Расстроенная хозяйка ушла на кухню, продолжая что-то бормотать себе под нос.
Про обед было забыто. Митя был уверен, что ни за что и никогда больше не сможет есть в «Подсолнухах». Ноги его там не будет.
– Тебе что-то привиделось? – осторожно спросила Лина, когда они перешли дорогу и сели на скамейку в тенёчке.
– Не важно. Забудь.
Слишком часто ему стало «видеться». Раньше этого никогда не было. Может, от жары? Или от запаха чертового можжевельника? Возможно, у него аллергия. «Или с Локко что-то не так», – подумал Митя, и ему вдруг захотелось убраться отсюда.
Вместо этого они пошли к себе и легли спать. Митя заснул сразу же и проснулся тоже быстро, без обычного тягучего перехода из одной реальности в другую. Открыл глаза и вздрогнул от неожиданности: Лина сидела рядом и пристально глядела на него.
– Напугала, – выдохнул он.
– Прости, пожалуйста.
– Давно проснулась?
– Толком и не спала, – ответила она. – Так, дремала и ворочалась, боялась тебя разбудить.
– У тебя бы не получилось: дрыхнул, как застреленный.
Она тихонько засмеялась и покачала головой.
Митя ушел в ванную и оттуда спросил:
– Какие у нас планы?
– Не знаю, – по обыкновению ответила она. Планы всегда строил Митя.
– Давай на мыс сходим, к старому маяку, – предложил он.
Но на мыс они попали только на следующий день. Когда вышли во двор, их перехватил один из соседей, Артур, толстый смуглый мужик, сплошь покрытый татуировками. Он объявил, что у них с женой серебряная свадьба, и пригласил Митю и Лину отпраздновать событие. Жена, которую звали Соней, дебелая блондинка в цветастом сарафане с тонкими бретельками, стояла рядом с мужем и кокетливо улыбалась.
Отказываться было неудобно, и Шалимовы до полуночи сидели за щедро накрытым на веранде столом, ели шашлыки, поднимали бокалы, пили сладкое красное вино и коньяк под витиеватые тосты.
Можно было, конечно, уйти и раньше, но Митя, тщательно скрывая это себя самого, боялся повторения того, что случилось прошлой ночью.
Мысль о том, чтобы отправиться наверх, лечь в кровать и выключить свет, была неприятной и пугающей. В результате он выпил куда больше обычного. Да что там, если говорить честно, напился как свинья. Кажется, даже горланил с Артуром песни и танцевал с Соней, но его уже не волновало, как он выглядит и как себя ведет.