— Милорд, что-то случилось?
Гримм убрал руки от лица. Его тянул за рукав, удивленно глядя на него, мальчик, который сидел на коленях у Джиллиан, когда он приехал в замок.
— С вами все в порядке? — обеспокоенно спросил мальчик.
Гримм кивнул головой.
— Я в порядке, малыш. Но я не лэрд, так что ты можешь звать меня просто Гриммом.
— Вы мне кажетесь лэрдом.
— Нет, это не так.
— Почему Джиллиан вас не любит? — спросил Зеки. Гримм покачал головой и недовольно повел бровью.
— Я думаю, Зеки… — ты же Зеки, правда?
— Вам известно мое имя? — воскликнул мальчик.
— Я услышал его, когда ты говорил с Джиллиан.
— Вы запомнили его!
— Почему бы и нет?
Зеки сделал шаг назад и взглянул на Гримма с явным восхищением:
— Но ведь вы могучий воин, а я, ну… Я просто Зеки, и никто не обращает на меня внимания. Кроме Джиллиан.
Гримм посмотрел на мальчика, стоявшего в позе, выражавшей недоверие и растерянность, и положил руку ему на плечо.
— Пока я здесь, в Кейтнессе, не хотел бы ты послужить мне оруженосцем, а, парень?
— Оруженосцем? — изумился Зеки. — Я не могу быть оруженосцем! У меня плохое зрение.
— Давай я буду сам судить об этом! Мне нужно совсем немногое — мне нужен кто-то, чтобы присматривать за моим конем. Он не любит стоять в конюшне, поэтому еду и питье ему нужно приносить туда, где он гуляет. Его необходимо расчесывать и холить, и на нем нужно постоянно ездить.
С последними словами Гримма оптимистическое выражение исчезло с лица Зеки.
— Ну, вообще-то, теперь некоторое время на нем не нужно будет ездить, он мчался во весь опор всю дорогу сюда, — поспешно поправился Гримм. — И я могу дать тебе несколько уроков верховой езды.
— Но я плохо вижу. Я, наверное, не смогу ездить верхом.
— Лошади очень умные, парень, их можно обучить очень многим вещам. Ну, начнем потихоньку. Сначала скажи, будешь ли ты заботиться о моем жеребце?
— Да, — выдохнул Зеки. — Буду, клянусь!
— Тогда пойдем, познакомишься с ним. Он может сторониться незнакомцев, если не я приведу их к нему, — Гримм взял руку мальчика в свою, с удивлением ощущая, как крошечная ручка утонула в его ладони. Такая хрупкая, такая знакомая! Горькие воспоминания нахлынули на него — ребенок, не старше Зеки, висящий на меча Маккейна. Он свирепо отогнал от себя горькие думы и осторожно сжал ладошку Зеки.
— Подождите минутку, — Зеки заставил его остановиться. — Вы так и не ответили мне, почему вас не любит Джиллиан.
Гримм подумал над ответом, который устроил бы Зеки.
— Я думаю, это из-за того, что я дразнил и мучил ее, когда она была маленькой девочкой.
— Вы издевались над ней?
— Безжалостно, — признал Гримм.
— Джиллиан говорит, что мальчишки дразнят только тех девчонок, которые им нравятся. Вы таскали ее за волосы?
Гримм нахмурился, задумавшись над этими словами.
— Думаю, да, раз или два, — заметил он после некоторого замешательства.
— О, хорошо! — воскликнул Зеки с видимым облегчением. — Так вы теперь ухаживаете за ней? Ей нужен муж, — сказал он как бы между прочим.
Гримм покачал головой, по его губам скользнула едва заметная тень улыбки. Он ожидал чего-то подобного.
Глава 7
Гримм зажал уши руками, но это не помогло. Потом он натянул подушку на голову, но снова безуспешно. Он решил встать и захлопнуть ставни, но увидел, что будет лишен даже этого маленького удовольствия, — ставни уже были закрыты. Один из многих «даров», которые присущи берсерку, заключался в потрясающе остром слухе: он давал возможность выжить в ситуациях, в которых нормальный человек не услышал бы движений затаившегося врага. Теперь это оказалось ужасным недостатком.
Он слышал ее. Джиллиан.
Все, чего он желал, были несколько часов сна — ради Христа, еще даже не светает! Неужели девушки никогда не отдыхают? Трель одинокой флейты поднималась вверх, взбиралась по каменным стенам замка и просачивалась сквозь ставни в холодный утренний воздух. Он ощущал меланхоличные нотки, назойливо стучащие в неподатливые двери его сердца. Джиллиан была в Кейтнессе повсюду: цвела в букетах на столах, сверкала в улыбках детей, была зашита в великолепных гобеленах. От нее нельзя было скрыться! Теперь она осмелилась вторгнуться в его сон навязчивой мелодией древней кельтской любовной песни, которая поднималась до звона и опускалась до стенаний, — так, что он готов был зарыдать. Как будто ей известна боль неразделенной любви! Она была красива, совершенна, благословлена родителями, домом, семьей и местностью, где она жила. Она никогда не искала любви и не могла даже представить себе мужчину, отказывающего ей в чем бы то ни было. Где она научилась с таким печальным чувством играть эту разбивающую сердце песню любви?
Гримм выскользнул из кровати, подошел к окну и распахнул ставни с таким остервенением, что они ударились о стены.