Всплеск от нырнувшего в воду бобра, словно ружейный выстрел, вспугнул двух уток, но все, что мы смогли увидеть на фоне угасающего неба и черной реки, это оставленный ими след, напоминающий две серебристые дорожки, которые обычно исчезают за воднолыжником. В лесу, стеной стоявшем вдоль реки, начали свою ночную перекличку совы. К ним из прибрежных зарослей присоединились канадские журавли. Эти такие привычные звуки казались нам таинственными, почти потусторонними. Мы шепотом сообщали друг другу о каждом вновь подмеченном чуде, и только плеск весел время от времени выдавал здесь наше присутствие.
Наступила ночь — значит, пора заканчивать путешествие. Мы собирались сойти на берег в заводи, ближе всего расположенной к дороге, чтобы не слишком долго искать машину. Мы решили не рисковать и не возвращаться к тому месту, где спустили на воду каноэ… для этого нам пришлось бы грести против течения, к тому же в полной темноте так непросто разглядеть дорогу назад.
Когда мы почти достигли берега, как раз в том месте, где мы собирались на него сойти, из высокой травы нам навстречу поднялся лось. Он был черным, как ночь, — увидеть его удалось только потому, что его массивный силуэт вырисовывался на фоне ночного неба и острых горных вершин. Лось был огромен, великолепен, но он стоял на нашем пути, преграждая единственную ведущую к дороге тропку. Нелишней будет такая справка: больше всего людей погибают при внезапных встречах именно с лосями, а не с другими представителями дикой фауны, обитающими в национальных парках Америки. Поразительная скорость, более семисот килограммов мышечной массы, ветвистые рога и абсолютная непредсказуемость делают этих животных действительно опасными существами. Стоявшему перед нами лосю хватило бы и двух секунд, чтобы войти в реку и перевернуть наше каноэ. Нечего было и думать о том, чтобы мимо него пройти.
Наше восторженное настроение улетучилось. Мы с Джоном встревожились не на шутку. Поскольку выход на берег был теперь для нас перекрыт, нам ничего не оставалось, как в кромешной темноте пуститься в обратный путь по воде. Без паники и шума мы развернули каноэ и, направляя его против течения, старались определить фарватер, чтобы сильным встречным потоком нас не отнесло на середину реки. Кто бы мог подумать, что все так закончится? Внезапно прогулка из лирической превратилась в драматическую и потребовала от нас максимального напряжения сил. Джон должен был мастерски управлять рулем, я — изо всех сил грести. Любая наша ошибка могла привести к тому, что каноэ, зачерпнув бортом воду, могло опрокинуться и мы с тремя нашими сыновьями оказались бы в стремительным темном потоке.
Замечательно!
Но мы справились — справился Джон, справилась и я. Мы приняли брошенный нам вызов и вдвоем решили эту сложную задачу. И тог факт, что это ночное приключение потребовало от меня максимального напряжения сил, что я пережила его вместе со своей семьей в окружении дикой, мерцающей в свете звезд красоты и что это было в высшей степени опасное приключение, — произвел на меня неизгладимое впечатление. Я больше не была прежней Стейси — я была Сакагавеей[4], индейской принцессой американского Запада, храброй и сильной женщиной.
Тебе решать — идти на риск иль не идти.
Нераспустившимся бутоном жить больнее,
Чем расцвести.
Я пытаюсь вспомнить, когда я впервые осознала, что, перестав быть девочкой, становлюсь молодой женщиной. Когда я окончила школу или университет, или когда вышла замуж, или еще позже, когда стала матерью? Эти строки пишет сорокапятилетняя женщина, но и по сей день в каких-то вопросах я чувствую себя все той же девчушкой. Когда я анализирую некоторые эпизоды прошлого, которые должны были стать своего рода поворотными моментами, знаменующими новую страницу в моей жизни, но так и не стали ими, я понимаю, почему процесс взросления казался мне таким пугающе неопределенным.
В тот день, когда у меня началась первая менструация, члены моей семьи повели себя очень бестактно. Мне было так неловко, когда они, собравшись за обеленным столом, хором запели: «Эта девочка теперь стала девушкой…» О-о-о-о-о! Я не чувствовала в себе никаких перемен. Если я что-то и испытала в тот день, так это обиду и унижение, потому что моя семья узнала об этом. Скованная стыдом, я уставилась тарелку, будто в жизни не видела ничего интереснее кукурузы.
А когда я впервые примерила бюстгальтер — на самом деле короткую трикотажную маечку для занятий спортом, передняя часть которой была выполнена из тугого эластичного материала, — одна из моих сестер буквально вытащила меня в коридор, где — о, ужас! — с фотоаппаратом наготове меня поджидал отец, чтобы заснять этот «трогательный» момент моего взросления. Они меня уверяли, что позднее я сама буду над этим смеяться. (Я не смеялась.) Как и многие девушки, я во многом была предоставлена самой себе и в одиночку справлялась с трудностями подросткового периода — с изменениями, вызванными пробуждением моего тела и моего сердца. Это мое путешествие из детства во взрослую жизнь не сопровождалось ни одним напутствием. Впрочем, одно наставление я все-таки получила: мне было рекомендовано поменьше есть. Как-то раз отец отвел меня в сторону и сказал: «Ни один мужчина не полюбит тебя, если ты будешь толстой».
В университете я примкнула к движению феминисток, потому что, как и многие женщины в семидесятые голы прошлого столетия, пыталась понять, кто я такая. Фактически я стала руководителем «Women’s Resource»[5] в одном из либеральных университетов штата Калифорния. Но пока я доказывала свою силу и независимость («услышьте же мой плач»), мое сердце оставалось пустым. Когда вы молоды и еще не поняли, кто вы на самом деле, утверждение «ты можешь быть любой» едва ли поможет вам разобраться в себе. Слишком уж широкие просторы оно открывает, но направления не дает. А когда вы немного повзрослели, разрешение «делать все, что делают мужчины» звучит еще бессмысленней. Я совсем не хотела походить на мужчину. Но что же это такое — быть женщиной?
Что касается романтических отношений, то и по этой таинственной территории я плутала одна, и других проводников, кроме кинофильмов и песен о любви, у меня не было. Как и многие знакомые мне девушки, я в одиночку старалась выбираться из запутанных ситуаций, создаваемых другими разбитыми сердцами. На последнем курсе университета я по-настоящему влюбилась, и молодой человек ответил мне взаимностью. В течение двух с половиной лет мы с Джоном встречались, а потом обручились. Когда мы с ним уже подумывали о свадьбе, мама дала мне один совет (что было для нее довольно необычно), который в свете надвигающихся событий можно было считать ее материнским напутствием. Скорее, это был не один, а целых два совета. Первый из них звучал так: «Любая любовь сойдет на нет, коль на столе не будет котлет». Вторая заповедь моей мамы гласила: «Чем чище на кухне вымыт пол, тем охотнее муж стремится за стол». Я уловила суть сказанного ею. Отныне на меня как на жену возлагались новые обязанности, и сосредотачивались они на кухне. Сначала я должна была готовить свиные отбивные, а потом быстренько мыть пол.
Мне почему-то казалось, что как только на вопрос священника «согласна ли ты стать женой…» я отвечу «да», я тут же чудесным образом превращусь в Бетти Крокер[6]. Я представляла себя выпекающей хлеб: как, должно быть, я, вынимающая из духовки пышущие жаром булочки, буду румяна и мила. При этом меня нисколько не смущал тот факт, что за всю свою жизнь я готовила не больше пяти раз. С рвением я приступила к приготовлению завтраков и ужинов. Спустя две недели от начала моей кулинарной вахты, отчаявшаяся, я лежала на диване и на вопрос Джона, что у нас будет на ужин, отвечала, что не уверена, будет ли он у нас вообще, а также просила его приготовить что-нибудь самому. Кроме того, пол на кухне был грязный. Мои надежды рухнули, я потерпела фиаско.
4
Сакагавея или Сакаджавея (Sacagawea) — индейская женщина из племени шошонов, которая в качестве переводчицы при первой трансамериканской экспедиции М. Льюиса и У. Кларка (1804–1806) с сыном-младенцем на спине прошла тысячи миль от западного до восточного побережья Северной Америки и обратно.
6
Бетти Крокер (Betty Crocker) — первая «кулинарная» леди Америки, вымышленный персонаж, имя коллективного автора порядка двухсот знаменитых поваренных книг.