Стиснув зубы и превозмогая боль, она начала с трудом подниматься по трапу, совершенно не думая о том, что ее грязная рубашка едва прикрывает ягодицы, открывая идущему сзади капитану ее длинные, синие от побоев ноги. Наконец Блэкхарт втолкнул ее на камбуз.
Встряхнув головой, чтобы прояснить помутневший взор, Сирена упала на колени.
— Я не могу, — со стоном произнесла она. — Я не могу держаться на ногах! Пусть они убьют меня, мне все равно.
— Тебе будет не все равно, если я скажу команде, что ты чувствуешь себя одиноко, — прорычал Блэкхарт. — Они все бросятся к тебе, чтобы составить компанию. А сейчас приступай к работе, — приказал он и, хлопнув дверью, покинул камбуз.
— Пожалуйста, не делайте этого… — зарыдала Сирена, не замечая, что капитан ушел. — Я больше не в силах выдержать это. Пожалуйста, не надо!
На камбуз бесшумно вошел Калеб и опустился рядом с плачущей девушкой. Быстро достав порошки, припрятанные заранее, он обильно посыпал ими гноящуюся рану, затем открыл небольшую бутылочку и поднес ее к губам Сирены. Пахучая янтарная жидкость текла ей в рот до тех пор, пока больная не закашлялась.
Мальчик испугался, что дал ей слишком много микстуры, ведь девушка была слишком слаба и теперь могла умереть, несмотря на все его старания.
— Я думал, ты занят делом! — раздался грубый голос капитана. — Что тебе здесь надо? Отвечай, черт тебя возьми!
— Это лекарство, — с вызовом ответил юнга.
— Лекарство? Правда? А где ты его взял? В моей каюте, ручаюсь! — квадратное лицо Блэкхарта побагровело от злости, а жилы на шее гневно раздулись.
— В каюте сеньориты. Это ее лекарство. Так же, как и корабль! — ответил мальчик. — Она больна, и кто-то должен ей помочь, иначе она умрет.
Сирена напряженно вслушивалась в голоса над своей головой.
— Отпустите мальчика, капитан. Он просто хотел мне помочь. Пожалуйста, — умоляла она, схватив пирата за ногу. — Пожалуйста…
Дик Блэкхарт бросил изумленный взгляд вниз, на девушку: какое приятное зрелище — просящая сеньорита! Щеки ее горели в лихорадке, глаза сверкали от слез… Однако она стоила ему жизни нескольких матросов, причем лучших!
Носком сапога он отбросил Сирену прочь и схватил Калеба за шею.
— Получишь десять ударов плетью, а девчонка — пять. Если после этого она выживет, то можешь продолжать ухаживать за ней. Разумеется, если еще сам будешь в состоянии, — вынес свой приговор рыжий капитан и расхохотался. — Но сеньорита получит свое угощение первой. Мы устроим все на верхней палубе. А перед этим ты, щенок, ее разденешь!
— Я не стану этого делать! — возмутился Калеб.
— Ты сделаешь это, или мы тебя вышвырнем за борт. И что тогда станет с ней? Что она будет делать без твоей нежной заботы?
— Делай, что тебе говорят, Калеб. Я приказываю тебе. Быстрее, — прошептала Сирена.
На палубе дул свежий ветер. Шторм внезапно прекратился. Там, наверху, Калеб, стесняясь, снял с девушки грубую рубашку и, опасаясь, как бы несчастная не рухнула на палубу, привязал ее к мачте.
— Не бойся, прекрасная сеньорита! — закричал Блэкхарт. — Я умею обращаться с хлыстом. Все будет проделано так, что ни крови, ни шрамов не останется на твоей красивой спине.
Приказав одному из матросов принести его хлыст, капитан тем временем разглядывал раненую руку Сирены. Мальчик прав: через день или два эта красотка может умереть. Будет жаль, однако, выбрасывать за борт такой лакомый кусочек.
Калеб видел, как Блэкхарт быстро и методично пять раз опустил хлыст на спину девушки, и тело ее вздрагивало при каждом ударе.
Однако Сирена не проронила ни звука.
«Боже, помоги мне быть таким же стойким!» — молился про себя мальчик.
Сеньорита Кордес медленно надела свою рубашку… Несмотря на то, что грубая ткань причиняла ей невыносимую боль, гораздо мучительнее было наблюдать, как вздрагивало при каждом ударе худенькое тело мальчика. И снова капитан продемонстрировал свое искусство: хотя удары и оставляли красные следы, но кожа не разрывалась — у Калеба не будет шрамов, которые отмечали бы его как мятежника. Сирена была озадачена неожиданной «мягкостью» Блэкхарта.
Когда мальчик, повернул голову, она увидела на его лице выражение стойкого мужества, но нижняя губа ребенка дрожала. Сейчас он казался моложе своих двенадцати лет: его по-детски нежные щеки пылали, а губы, наоборот, побелели. И все-таки, несмотря на свой юный возраст, он вел себя как настоящий мужчина.