— Может быть, ты передумал, Цезарь, и предпочитаешь теперь легкую и быструю смерть, а не долгую и мучительную, как заказывал поначалу? Быстро отвечай, ибо мне не терпится узнать, сколько крови течет в жилах такого подлеца!
— Я не меняю своих решений, дорогая! Меня устроит долгая и мучительная смерть, но не моя, а твоя! Я сгораю от нетерпения увидеть, как ты будешь плакать над своим заколотым сыночком.
Глаза Цезаря сверкали ненавистью. Он никогда не простит ей такого подлого обмана, такого предательства! Яростно взмахнув шпагой, оскорбленный в лучших чувствах испанец сумел достать острием клинка обнаженную руку своей «королевы».
— Не беспокойся, ублюдок! Никто из нас не увидит пролитой крови моего сыночка. Но вот лужа твоей подлой кровищи украсит этот пол непременно! — со злой решимостью произнесла она и снова нанесла удар в грудь Цезаря. — Вот видишь, вот видишь, ты уже давно пачкаешь своей кровью драгоценный пол твоего роскошного замка! Оглянись вокруг себя… король! Раскройте пошире глаза, ваше величество! — язвительно воскликнула она, рассекая острием клинка его щеку.
Никакие ухищрения не помогали Альваресу достать Сирену шпагой. Всякий раз она успевала либо отскочить в сторону, либо отражала удар своим клинком. Он уже начал выбиваться из сил, и она это видела, градом рассыпая свои стремительные удары. Все чаще и чаще он ощущал на своем теле уколы ее безжалостной шпаги. Кровь струилась из его тела.
Вдруг Сирена сделала выпад вправо, поскользнулась, ступив в лужу крови, и потеряла равновесие. Цезарь воспользовался ее оплошностью и, почуяв в себе прилив сил, подскочил к ней и торжествующе приставил свою шпагу к ее шее.
Калеб, увидев это, испуганно закричал.
Но Сирена каким-то образом умудрилась уклониться от его клинка, оцарапавшего ее, перевернулась через голову и вскочила на ноги.
— Ты хотел обезглавить меня, Цезарь? Обезглавить свою королеву? — насмешливо спросила она, между тем как глаза ее полыхали яростью. Она сделала выпад вперед и прижала противника к стене. Тяжело дыша и прищурившись, она произнесла: — В последний раз спрашиваю, сеньор: быстрая и легкая смерть или медленная и мучительная?
Безумие сверкнуло в его влажных и темных глазах.
— Когда-нибудь ты полюбишь меня, моя королева, как я люблю тебя сейчас! — пробормотал он.
Сирена не успела сообразить, что случилось… Только что испанец был прижат к стене и казался вконец обессиленным, прощавшимся с жизнью, но вдруг рванулся, с силой оттолкнул ее от себя, а острие его шпаги уперлось ей в горло.
На руках фрау Хольц жалобно заплакал младенец, в другом углу отчаянно закричал Калеб. Сирена потеряла равновесие и, судорожно взмахнув шпагой, прошлась по телу испанца острым клинком, резко скользнувшим ему в пах. О Боже! Ненароком случилось то, что когда-то сгоряча она пообещала сотворить с Альваресом.
Страшные, душераздирающие крики Цезаря, соперничавшие с громким плачем младенца, орущего от страха и голода, наполнили помещение. По мраморному полу тек широкий поток крови, хлеставший из оскопленного «короля». Глаза поверженного, широко раскрытые и переполненные болью и ужасом, смотрели прямо в лицо Сирене.
Она стояла над побежденным противником опустив шпагу.
— Ты сам виноват в своей смерти, Цезарь. Слишком много злодеяний на твоем счету. Расплата неминуемо должна была настигнуть тебя. Моей шпагой руководила месть. Умри же с мыслью, что тебе еще повезло! Смерть, нашедшая тебя в честном поединке, — не самая плохая смерть. Правда, она могла быть более легкой и менее мучительной, но ты сам выбрал себе такую, Цезарь. Так что, ты получил то, что просил.
— Ты победила, Морская Сирена! Забирай своего… сына и уезжай домой… Моя королева…
Кровь заклокотала у него в горле и потекла по подбородку. Глаза испанца закрылись, и жизнь оставила его.
Сирена уронила шпагу и без чувств упала на руки вовремя подоспевшего Ригана.
Глава 35
Надрывный плач ребенка заставил Сирену мгновенно очнуться, и она, вырвавшись из объятий Ригана, бросилась к фрау Хольц, которая уже протягивала ей кричащий сверток.
— Мой ненаглядный сыночек! Дайте мне поскорее его! — проговорила молодая мать хриплым, взволнованным голосом.
— Да и мне бы хотелось рассмотреть моего мальчика получше, — произнес, улыбаясь, Риган.
— Нет, — холодно возразила она, прижимая к груди малыша. — Это мой ребенок! Он голоден, и ему необходимо сменить пеленки. И вообще, весь этот шум ему совсем не на пользу. Мой сыночек сегодня перенервничал и переутомился! — сказала Сирена и поспешно отошла от Ригана.