Через час ван дер Рис тихонько постучал в дверь детской и, затаив дыхание, ждал разрешения войти. Он не удивился, что Сирена сама открыла дверь и, увидев его, молча отступила в сторону.
Не проронив ни слова, она указала на небольшую плетеную колыбель, стоявшую у окна, и отошла в сторону. Увидев, как Риган с трепетной нежностью приподнял покрывало, она про себя улыбнулась. Мужчина склонился над колыбелькой, долго, с пеленой во взоре, смотрел на малыша, потом осторожно взял на руки крошечное создание и улыбнулся счастливой улыбкой. Сирена не отрываясь смотрела на них — на отца и сына, — и сердце ее радостно замирало, хотя лицо ее продолжало сохранять бесстрастное выражение.
Как они оба были прекрасны в этот миг! Риган весь светился изнутри, любовь и нежность переполняли все его существо, и младенец, казалось, чувствовал это и отвечал ему благостным почмокиванием. Отец в избытке чувств прижал к своей груди драгоценный сверток, и глаза его встретились с глазами матери. Казалось, в этот миг чувства обоих были едины и они прекрасно понимали друг друга.
— Его зовут Михель, — тихо промолвила Сирена.
— Михель… Хорошее имя. Подходящее для мужчины. Я одобряю твой выбор, — серьезно ответил Риган.
— У него твой подбородок.
— И ваши руки и ноги, — не выдержала фрау Хольц.
— Да, наверное, — улыбнулся он. — Я счастлив.
И, не спуская нежного взгляда с сыночка, он осторожно опустил дорогой сверток назад в колыбельку, долго еще смотрел, потом поправил тонкое покрывало и на мгновение положил свою большую загорелую ладонь на головку ребенка.
— Сын — это самый большой дар, который женщина может дать мужчине, — тихо, с задумчивостью произнес он.
Сказано это было так, что Сирена не поняла, кому именно предназначались его слова: то ли самому себе, то ли ей. Сначала она подумала, что ей, но, когда Риган, не взглянув ни на жену, ни на фрау Хольц, вышел из комнаты, мнение ее изменилось. Взгляд его в тот момент был далеким и печальным. Возможно, он вспомнил совсем другое время, когда Калеб был маленьким, когда была еще жива Тита. Приступ непрошенной жалости охватил Сирену, и она вынуждена была закрыть глаза, чтобы не заплакать.
Риган с Калебом брели по большому тропическому саду.
На землю спустились сумерки, затуманив очертания огромного дома, — бывшего дворца «короля» Цезаря.
Стиснув зубы, ван дер Рис смотрел на ряды мускатных деревьев. Плантация простиралась так далеко, что взором охватить ее было невозможно. Подлец Альварес! Продажная тварь! Ради своего обогащения предал собственную страну! Деревья нужно уничтожить!
Калеб, словно прочитав мысли Ригана, негромко спросил:
— Отец, что ты собираешься с этим делать? Если мы отплываем на рассвете, как ты сказал, то ты не успеешь уничтожить эти деревья.
— После ужина я или подожгу плантации, или вместе со слугами буду выдирать голыми руками каждое деревце.
— Их, должно быть, здесь тысячи, — заметил Калеб и с сомнением покачал головой. — Если ты подожжешь их, огонь может выйти из-под контроля и перекинуться на жилища людей.
— Не перекинется, если делать все с умом. Я еще подумаю над этим, пока мы осматриваем это… королевство. Скажи мне, мой мальчик, ты видел когда-нибудь что-нибудь подобное?
Калеб покачал головой. Вытянув шею, он оглянулся на особняк.
— Дом вполне подходящий для короля. Должно быть, сеньор Альварес потратил все свое состояние, чтобы обосноваться здесь.
Мальчик почувствовал, как напрягся Риган при упоминании имени ненавистного ему испанца, и пожалел о своих словах. Желая отвлечь внимание отца от покойного «короля» и его владений, он заговорил о ребенке.
— Ты тоже считаешь, что младенец Сирены пока еще не очень привлекательный внешне?
Риган рассмеялся, и в смехе его прозвучали счастливые нотки.
— Ну что ты! Он очень симпатичный. Я никогда не видел более приятного младенца. Разве что ты был таким же в его возрасте. Очень скоро он будет красивым и сильным молодым человеком, как и ты. Его зовут Михель. Что ты думаешь об этом имени? — с гордостью спросил он.
Калеб повторил имя, прислушался к тому, как оно звучит, и улыбнулся.
— Мне нравится это имя. Мой брат — Михель! — засмеялся он.
— У тебя будет достаточно времени привыкнуть к малышу, пока мы прибудем домой.
Мальчик внимательно взглянул на отца и уловил смущение на его лице.
— Ты очень любишь детей, папа. А я думал, что мужчины предоставляют заботу о малышах матерям и нянькам.
— Да, в некоторых семьях так и есть. Но для меня мои дети — главное в жизни. Когда-нибудь все, чем я владею, перейдет к моим сыновьям. Когда ты болел, я носил тебя по ночам на руках. Твоя мать и я по очереди сидели у твоей постели, ухаживая за тобой. Мы не доверяли тебя няне, — его грубый голос смягчился, и взгляд стал застенчивым.