***
Два следующих дня Вера вставала за несколько минут до будильника, завтракала пресной кашей на воде и уходила из дома к началу службы.
Перебегала дорогу, разрывая бесконечный с самого утра, сверкающий фарами, поток. Замирала в переулке, оглядывалась на шумную дорогу, всматривалась в пустынную тихую набережную впереди. Третий день подряд по утрам шел дождь, и прячась в него, незамеченная, она подбегала по жухлой траве к нужному участку. Гулко стучала сапожками по бетонной тропинке и оглядываясь в последний, самый важный раз, заходила в черный, дышащий сыростью, зев. Нащупывала замерзшей красной ладонью шершавую от ржавчины ручку-скобу и только плотно затворив тяжелую дверь, расслабленно выдыхала.
К темноте и холоду в доме Вера привыкла быстро. В первый из двух дней, которые муж дал ей на очищение, она сверила начало службы по часам и размотала сверток. Расправила на столе плотную, шуршащую пленку, разложила семь длинных чуть погнутых свечек. "Намоленных им самим!" вспомнила она слова Виктора и представила толстые ярко-красные губы отца Анатолия, шепчущие молитвы, от которых шалели бесы. Он был на их свадьбе, и кривил эти красные губы, откусывая, засоленные на водке огурцы. Вера поднесла одну свечку к носу, принюхалась и тут же отбросила – она смрадила, как и те огурцы.
Свечка чуть прокатилась по поверхности стола и замерла, потемневшая от налипшей пыли. Вера стряхнула с пленки остальные, погрела дыханием ладони и стала медленно перекатывать свечи в густом слое пыли. Когда все семь хорошенько почернили, она поднялась с места и достала с подвесной полки такой же черный граненый стакан, который заприметила еще в первый свой приход. Поставила шесть свечек букетом и, не торопясь, зажгла их от седьмой. В сырой холодный воздух ворвалась волна тепла, пламя каждой трещало, коптило и росло, соревнуясь с соседним. По стенам заплясали нервные тени. Вера закрыла глаза и начала молиться.
Не отвлекаясь на монотонный голос батюшки, не погружаясь в гвалт всеобщего ежедневного покаяния, она впервые услышала то, о чем молится. И поняла, кому.
Среди черных колыхающихся теней ходила еще одна. Белая. Она медленно плавала по стенам и подсматривала за Верой пустыми провалами глаз, за которыми сыпались трухой гнилые доски.
Во второй день, когда пришло время возвращаться домой, Вера сложила в чистый платочек все огарки, задвинула под стол табуретку, убрала на место стакан. Почему-то ей казалось, что она больше сюда не вернется – или дом за грядущее воскресенье снесут или ее сгубят. Долго стояла, глядя на тусклый свет, крадущийся через пыльные стекла. И вдруг вспомнила, как просыпалась в детстве, услышав, как мать встает на рассвете, и наблюдала за ней. За ее тихим, плывущим в сером утреннем воздухе, силуэтом. За маленьким ярким огоньком, в мгновение прогрызающим дыру в этом сером воздухе, дыру в неведанный мир, из которого за ней наблюдала лохматая оскаленная женщина, изображенная на маленькой позолоченной иконке. Пламя черной свечи трещало на самодельном алтаре и в комнате становилось уютно и весело. Вера смотрела, как молится мать, и прислушивалась к неспешному сладкому шепоту, который ей отвечал.
Этот же неспешный сладкий шепот велел ей сегодня не убирать со стола пленку и обязательно причаститься перед уходом.
Зачерпнув полную ладонь колючей, перемешанной с осыпавшейся штукатуркой пыли, Вера запрокинула голову и высыпала все в рот. Пару раз с усилием сглотнула и вышла из дома, оставив за собой темный узкий проем.
***
Воскресное утро обещало быть солнечным, чернота на востоке бледнела и постепенно наливалась холодным розовым светом. Виктор проснулся раньше, скрипнул кроватью, зевнул с голосом и, шмыгая растянутыми тапочками, вышел из комнаты. И снова заохал, и снова закряхтел сначала в ванной, потом на кухне. Сквозь приоткрытую дверь до Веры долетел аромат поджареного хлеба и чего-то копченого и, впервые за два последних дня она поняла, как сильно голодна. Чтобы не расстраиваться, заглядывая на кухню, где об тарелку лязгала вилка, а через рыжую бороду всасывался с громким хлюпаньем сладкий чай, она сразу проскочила в ванну.
Вера сплевывала пасту, когда почувствовала, что ее вот-вот стошнит. Прокашлялась, повиснув над раковиной, на спине под плотной тканью ночнушки выступил холодный липкий пот, неприятно похолодало у висков. Через пару секунд все прошло. Когда она вышла из ванной, Виктор уже ходил по дому в расстегнутой белой рубашке и, увидев жену, нетерпеливо замахал рукой, вокруг которой застегивал манжет.
– Собирайся скорее. Тебе еще завтрак готовить – сегодня день большой, после службы родители нас сразу к отцу Анатолию повезут.