Ничего другого ждать, конечно, не приходилось, и, тяжело вздохнув от постигшего меня разочарования, я уже собралась было отойти от забора, когда внезапно заметила снаружи еще одни ворота. Оказалось, что лагерь обнесен двумя стенами частокола. У наружной стены, такой же высокой и прочной, как внутренняя, был насыпан бруствер, чтобы защитникам было удобнее оборонять лагерь от нападения. У внутренней стены бруствера не было.
Ну еще бы! — разозлилась я. Внешняя стена им нужна, чтобы отражать нападение врагов, а внутренняя, без бруствера — чтобы не дать разбежаться невольницам! Не зря Ена предупреждала, что отсюда не убежишь.
— Девушкам запрещено прогуливаться возле ворот, — заметил стоящий рядом часовой.
— Да, хозяин, — пробормотала я и поскорее отошла прочь, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
Я продолжала идти вдоль внутренней стороны частокола.
В одном конце я обнаружила крохотную дверь, не больше восемнадцати дюймов высотой, через которую мог с трудом пролезть взрослый человек. Дверь, естественно, также была заперта толстым брусом, удерживаемым тяжелыми цепями. Рядом с дверью стоял часовой.
Я заметила, что, даже взобравшись на брус и поднявшись на цыпочки, не могу дотянуться до верхнего, заостренного края частокола. Он был так недосягаемо далек от меня!
Я была пленницей внутри лагеря, настоящей пленницей, хотя вместо потолка у меня над головой синело бездонное небо.
— Проваливай отсюда! — рявкнул воин у двери, и я поспешно удалилась.
Ена права: отсюда не убежишь.
Завтра на меня, Элеонору Бринтон, наденут ошейник!
Я стала бродить по лагерю. Повсюду были разбиты палатки, разведены костры, у которых расположились мирно беседующие мужчины. Девушки прислуживали им или занимались своими повседневными делами.
Меня снова захлестнула ненависть к мужчинам. Почему они заставляют нас работать? Почему они сами не готовят себе пищу, не стирают свои туники и не начищают сандалии? Они этого не делают, потому что не хотят. Они заставляют нас, женщин, выполнять за них всю грязную работу. Они помыкают нами, эксплуатируют нас! Как я их всех ненавидела!
В одном месте на невысокой насыпи я увидела глубоко вкопанный в землю каменный столб, в верхней части которого было прикреплено большое железное кольцо.
Чуть поодаль я заметила длинный, горизонтально расположенный на двух опорах шест, на каких обычно развешивают мясо для вяления. Однако меня поразило, что в землю как раз под центральной частью шеста был вкопан такой же каменный столб с прикрепленным к нему железным кольцом. Я стала было размышлять о его предназначении, но тут мне на глаза попался стоящий на открытом месте маленький железный ящик, основание которого занимало площадь не больше трех квадратных футов. Высотой ящик был в рост человека. В передней его части находилась железная дверь с двумя прорезями: одной, расположенной вверху, шириной в семь и высотой в полдюйма, и второй — внизу, у самого основания железного ящика — шириной не меньше фута и высотой дюйма в два. С краю двери виднелись два железных засова с отверстиями, предназначенными для навешивания замков.
“Интересно, — подумала я, продолжая бродить по лагерю, — что можно держать в таком ящике?”
Неподалеку от забора я заметила длинное бревенчатое строение без окон и с одной-единственной дверью, закрытой на два мощных железных засова. Склад для провизии, решила я.
Ноги привели меня к центральной части лагеря, и я остановилась у широкого низкого шатра из темно-красной ткани, натянутой на восемь вкопанных в землю шестов. Заглянув за отброшенный полог, я увидела, что внутри шатер отделан тончайшими шелками. Он был довольно низким: лишь в его центральной части человек мог выпрямиться в полный рост.
На земляном полу шатра, прямо напротив входа, стояла плоская медная жаровня, в которой тлели раскаленные угли. Над жаровней на треноге был установлен небольшой железный бочонок для вина: я слышала, что воины Трева предпочитают пить вино подогретым. Очевидно, и в условиях затерянного в лесах временного лагеря разбойники Раска не хотели отказываться от своих привычек. Мне даже показалось странным, что такие грубые люди, тарнсмены, могут иметь свои маленькие слабости.
Рассказывают также, что многим из них нравится расчесывать волосы своих невольниц. Горианские земли и живущие в них люди такие странные, так не похожи друг на друга. И все же не думаю, чтобы среди этих диких, свирепых разбойников, держащих в страхе многие города Гора, нашлось бы много любителей насладиться тонким вкусом подогретого вина или получить маленькое удовольствие от такого незатейливого занятия, как расчесывание волос своей девушки.
Внутри шатер был убран толстыми, на вид очень мягкими коврами из Тора или из Ара — несомненно, добычей из какого-нибудь разграбленного каравана торговцев. С подпирающих шатер шестов на тонких цепях свисали заправленные тарларионовым жиром светильники. Спускались сумерки, и некоторые светильники горели, заливая шатер теплым желтоватым светом.
Я сразу представила себе, что лежу в этом шатре на мягких коврах, утопая в кружевных подушках, заботливо подложенных под меня рукой моего хозяина, и наблюдаю за тенями, отбрасываемыми на затянутые шелками стены тлеющими в медной жаровне углями.
Едва ли все это возможно на самом деле. Если я когда-нибудь и окажусь в этом шатре, то только для того, чтобы прислуживать своему возлежащему на подушках хозяину, подносить ему подогретое вино и всячески ублажать его.
По обеим сторонам шатра стояли огромные, окованные железом сундуки, наполненные, очевидно, награбленным разбойниками добром: всевозможными золотыми и серебряными украшениями, жемчужными ожерельями и усыпанными драгоценными каменьями браслетами, которым предназначено обнимать руки и шеи невольниц, делать их красоту еще более изысканной и утонченной. Да и я сама такой же трофей, как каждая из наполняющих эти сундуки золотых монет или дорогих безделушек. Да, напомнила я себе, я такая же вещь, которую по желанию владельца можно купить, продать или распорядиться по своему усмотрению.
Мне стало грустно.
Интересно, есть ли в этих сундуках ненавистные мне колечки для носа и пожелает ли мой хозяин украсить меня подобным образом?
При одной мысли об этом настроение у меня окончательно упало.
— Чей это шатер? — поинтересовалась я у проходившей мимо невольницы.
— Неужели не догадываешься? — фыркнула она. — Конечно, Раска!
Действительно, догадаться было нетрудно.
У входа в шатер на траве развалились двое охранников. Они лениво опирались на свои копья и не спускали с меня полусонных глаз.
Я снова заглянула в шатер. Интересно, а где сам Раcк? Он так до сих пор и не пожелал меня увидеть.
— Уходи отсюда, — лениво бросил один из охранников.
Я услышала за спиной мелодичный перезвон колокольчиков и, обернувшись, увидела молодую темноволосую девушку в развевающемся одеянии из тончайшего полупрозрачного алого шелка. На щиколотке левой ноги у девушки был надет узкий золотой ножной браслет с подвязанными к нему крохотными колокольчиками. Девушка бросила на меня изучающий взгляд и быстро скрылась за пологом шатра.
Разговаривавший со мной охранник сделал вид, будто собирается подняться с земли. Не желая испытывать его терпение, я поскорее отошла от шатра и побежала в палатку для женщин. Спрятавшись за ее толстыми матерчатыми стенами, я опустилась на пол и заплакала.
Ена, занятая вышиванием на пяльцах нарукавной повязки, которую тарнсмены надевают на спортивных гонках тарнов, оставила работу и подошла ко мне.
— Что случилось? — участливо поинтересовалась она.
— Я не хочу быть рабыней! — воскликнула я. — Не хочу!