Наконец я опять не выдержала.
— Ена, — позвала я старшую невольницу. — Вот вы — уже давно рабыня. Неужели вы не испытываете ненависти к мужчинам?
— Нет, — ответила она.
Меня снова захлестнула волна глухой обиды.
— Я нахожу мужчин волнующими, — продолжала старшая невольница. — Очень часто мне хочется отдать им всю себя, отдать все, что у меня есть.
Я с ужасом слушала ее слова. Как она может так говорить? Неужели у нее нет никакой гордости? Если ей и приходят в голову такие чудовищные мысли, что само по себе уже просто неприлично, она должна хранить в полной тайне этот унижающий чувство собственного достоинства каждой женщины недостаток!
Уж я-то, по крайней мере, искренне ненавижу мужчин. Им не добиться моего расположения!
Но завтра… завтра я буду принадлежать одному из них! Он будет владеть мной, согласно всем законам этой чудовищной планеты! Он будет приказывать мне, а я — выполнять все его желания.
И главное — мне никуда отсюда не деться!
На меня не надели на ночь цепей, но это ничего не меняло: я была надежно заперта, замурована в этом лагере, обнесенном высоким частоколом.
“Тебе не убежать”, — сказала Ена.
Она права.
Завтра на меня, Элеонору Бринтон, наденут ошейник. Впервые за все время моего пребывания на Горе я буду носить на шее узкую полоску металла, официально объявляющую меня чьей-то собственностью!
“Ты очень хорошенькая”, — заметила Ена.
Обнаженная, я стояла на коленях на устилающем пол палатки толстом мягком ковре. Я была умыта, волосы у меня — тщательно причесаны. Молодая невольница, державшая в руках маленький флакончик, украшенный изящным горианским орнаментом, снова омочила пальцы в ароматной, с терпковатым запахом туалетной воде и помазала ею у меня за ушами.
Остальные стоящие рядом с Еной девушки, их было трое, не сводили с меня критического взгляда. Одна из них наклонилась и — в который уже раз — принялась поправлять мне волосы.
— Да она уже причесана! — рассмеялась вторая девушка.
— Неужели ты не волнуешься, Эли-нор? — удивилась молодая невольница. Я промолчала.
— Ты хорошо помнишь, что тебе нужно делать на церемонии? — спросила Ена.
Я кивнула.
Меня занимали совсем другие мысли.
Не может быть, чтобы все происходящее вокруг меня было реальностью! Чтобы я, Элеонора Бринтон, стояла сейчас на коленях в этой палатке, затерянной в бесконечных просторах дикой, варварской планеты, готовясь принять невольничий ошейник!
Одна из девушек подбежала к пологу палатки, откинула его и выглянула наружу. Там уже толпились в ожидании церемонии воины и рабыни.
Светило солнце. Легкий ветерок неторопливо перебирал листья деревьев.
Я ощутила тревогу и, чтобы отвлечься, стала принюхиваться к обволакивающему меня запаху туалетной воды, напоминающему нежнейшие французские духи. Запах был изумительным. Никогда прежде на Земле я, считавшая себя знатоком в парфюмерии, не встречала ничего равного по утонченной изысканности этой ароматической жидкости, которой надушили меня, простую рабыню, представительницы этого варварского мира! Тут было чему удивляться!
Однако избавиться от беспокойства мне не удалось.
Стоя на коленях на толстом ковре, я ждала. Прошло, наверное, не меньше четверти часа.
— Может быть, он не станет надевать на нее ошейник сегодня? — высказала предположение одна из невольниц.
Вдруг выглядывавшая из-за отброшенного полога палатки девушка обернулась и взволнованно замахала рукой.
— Приготовьте ее! — прошептала она. — Скорее!
— Встань! — приказала Ена.
Я поднялась на ноги… и застыла от изумления.
Девушки вытащили из плотного чехла длинное, с капюшоном, восхитительное одеяние из тончайшего, переливающегося всеми оттенками алого шелка.
Одна из невольниц поспешно подошла, накинула мне на волосы тонкую сеточку и подобрала их к затылку, закрепив длинными шпильками. Эти шпильки, я знала, должен будет вытащить у меня из волос сам Раcк.
Девушки набросили шелковое одеяние мне на плечи. Оно напоминало легчайший, невесомый плащ с прорезями для рук, но без рукавов. Капюшон надевать на голову мне не стали.
— Заведи руки за спину, — распорядилась Ена; она принесла откуда-то узкий кожаный ремень, усыпанный драгоценными камнями.
Я послушно выполнила приказ и почувствовала, как руки у меня за спиной связали — не крепко, не для того, чтобы по-настоящему обезопасить невольницу.
После этого Ена кивнула молодой невольнице с флаконом, отделанным изящным горианским орнаментом. Девушка снова омочила пальцы в ароматической жидкости и коснулась ими у меня за ушами и на груди. Я с новой силой почувствовала терпковатый, изысканный запах туалетной воды.
Сердце у меня тревожно забилось.
Тут ко мне опять подошла Ена. В руках у нее была длинная грубая веревка — самая обычная, какие применяются, например, для установки лагерных палаток. Ена приподняла мне волосы и завязала конец веревки у меня на шее, довольно туго. Большой узел у меня под подбородком мешал дышать и говорить. Странно, подумалось мне: руки у меня связаны усеянным драгоценными каменьями ремнем, а вести меня будут за наброшенную на шею грубую веревку!
— Ты хорошенькая, — одобрительно заметила Ена.
— Хорошенькое животное на поводке! — проворчала я.
— Да, животное, — подтвердила Ена. — Но животное очень и очень привлекательное!
Я с ужасом посмотрела ла нее, но тут же поняла, что она совершенно права: я, Элеонора Бринтон, действительно мало чем отличалась от какого-нибудь животного, поскольку была всего лишь рабыней. Нет поэтому ничего удивительного в том, что ее и ведут за собой на грубой, обтрепанной веревке, которой наверняка стреноживали прежде на ночь толстого боска или вечно грязного, ленивого верра.
Я закусила губу и отвернулась.
Ена накинула мне на голову прозрачный капюшон.
— Они готовы! — взволнованным шепотом сообщила выглядывающая из палатки девушка.
— Выводите ее! — приказала Ена.
Девушки взяли у нее из рук веревку и повели за собой. К нам присоединились несколько находившихся у палатки мужчин и невольниц.
Меня подвели к небольшой площадке, расчищенной у шатра Раска из Трева. Он дожидался, прогуливаясь у откинутого полога. Меня поставили прямо перед ним. Я с трудом подняла на него испуганный взгляд.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
— Развяжите веревку, — распорядился наконец Раск.
Шедшая позади меня Ена развязала давивший мне горло узел и отдала веревку одной из сопровождавших меня девушек.
Я стояла перед Раском со связанными за спиной руками, в прозрачном шелковом одеянии и в скрывавшем мои волосы капюшоне.
— Развяжите ей руки, — приказал Раск.
Он вытащил из-за пояса жесткий, грубой выделки ремень, которым тарнсмены обычно связывают своих пленниц. Он не был украшен драгоценными каменьями.
Ена развязала мне руки.
Мы с Раском продолжали смотреть друг на друга.
Он медленно подошел ко мне и откинул удерживающий мои волосы прозрачный капюшон. Я стояла не шевелясь, выпрямив спину.
Неторопливо, одну за другой он вытащил четыре шпильки, закалывающие у меня на волосах тонкую сеточку, и отдал их стоящей рядом девушке.
Освободившись от неволи, волосы густым каскадом хлынули мне на спину и разметались по плечам. Ко мне тут же подскочила молоденькая невольница и быстро расчесала их деревянным гребнем.
— Она хорошенькая, — долетели до меня слова обменивавшихся впечатлениями невольниц.
Раcк отошел от меня на пару шагов и остановился, все так же не спуская с меня глаз.
— Снимите с нее накидку, — распорядился он.
Ена распахнула на мне полы накидки, и алые шелка скользнули к моим ногам.
Девушки из рядов зрителей от восхищения затаили дыхание. Некоторые из воинов в знак одобрения ударили древками своих копий о щиты.
— Подойди ко мне, — приказал Раcк из Трева.
Мы стояли друг против друга: он — с мечом на поясе и грубым кожаным ремнем в руке, и я — полностью обнаженная по его приказу.
— Подчинись мне! — потребовал он.
Я не могла, не в силах была выразить какого-либо неповиновения.