— Я его не видела.
Чариз, вытянув шею, наблюдала за Гидеоном. Она испытывала противоречивые чувства. Любопытство боролось с растерянностью. Она думала, что начала понимать человека, который спас ее в Уинчестере. Но ошиблась.
Почитателей Гидеона, похоже, не смущало отсутствие внимания с его стороны. Они трясли его руку и хлопали по плечам. Они смотрели на него как на олимпийского бога, сошедшего на землю.
Послышался стук колес по мостовой. Подъехавшая карета разогнала народ.
Знакомая карета со знакомым кучером.
— Вовремя, черт возьми, — злобно прошипел Акаш и обнял Чариз за плечи. — Побежали. И не поднимайте голову.
Он мог бы ей этого не говорить. Она не хотела, чтобы кто-то увидел ее лицо. Она прижималась к нему, еле поспевая за мужчиной, который бежал, не делая скидки на то, что ноги у нее были короче, как не делал он скидки на ее травмы. Из-за бешеной гонки Чариз снова почувствовала боль во всем теле. К тому времени как они добежали до кареты, в голове у нее уже звенело.
Акаш открыл дверь и толкнул ее внутрь. Она упала на сиденье. Тело пронзила боль. Она подавила крик и сжала кулаки, борясь с подступившей дурнотой.
Головокружение отступило. Не обращая внимания на головокружение и боль, она прижалась лицом к стеклу.
Оба мужчины были много выше других, так что заметить их в толпе не составляло труда. Акаш пробирался сквозь ликующую толпу к другу. Гидеон сохранял застывшее отстраненное выражение, но не пытался отбиться от своих поклонников.
Она не могла слышать, что Акаш сказал Гидеону. Она видела, как Гидеон повернулся к толпе спиной и направился к карете. Толпа с видимой неохотой расступалась перед ним. Люди тянули к нему руки, пытались ухватить за край одежды, задержать его. Он продолжал идти, не останавливаясь.
Забравшись в салон, он сел напротив нее. Он не говорил. Он не смотрел на нее. Казалось, он вообще ее не заметил. Акаш закрыл за ними дверцу.
— Вы не едете с нами?
Акаш покачал головой:
— Я останусь присмотреть за лошадьми. Приеду, когда придет время.
Вокруг бушевала, толпа, выкрикивая патриотические лозунги. Кто-то начал петь «Боже, храни короля!»
Гидеон выпрямился и бросил на Акаша злобный взгляд:
— Ради Бога, поедем скорее.
— Да хранит тебя Бог, друг мой. Скоро увидимся.
Акаш отступил и отвесил Чариз элегантный поклон.
— Мисс Уотсон. Ваш покорный слуга.
Чариз и слова не успела сказать, как Талливер стегнул лошадей и на скорости, опасной для городских улиц, они помчались прочь. От толчка Чариз едва не упала с сиденья. Схватившись за кожаную петлю, она в недоумении уставилась на своего компаньона.
Он выглядел больным. Словно страдал от невыносимой боли. Потрясенная, она поняла, что лицо его выражало не презрение. Он боролся с мучительной болью.
Машинально она протянула руку к его затянутой в перчатку руке.
— Сэр Гидеон…
— Проклятие, не прикасайтесь ко мне!
Он метнулся в сторону, и его стала бить дрожь.
Глава 4
Задыхаясь от удушающих миазмов, Гидеон осознавал, что напугал девушку. Но сознание ничего не могло поделать с демонами в его голове. Голос рассудка был подобен еле слышному шепоту, заглушаемому криками этих демонов. Он сжал голову дрожащими руками, пытаясь заставить воющих демонов замолчать. Но ничего не помогало. Как всегда.
В глазах у него потемнело, лицо девушки расплывалось, вместо него он видел лишь бледное пятно. Горло сжал спазм. Он сделал судорожный вздох. Воздуха катастрофически не хватало.
Она что-то сказала. Он услышал лишь конец.
— …Позвать Талливера.
Гидеон заставил себя сконцентрироваться. Он сжимал губы, тщетно стараясь что-то сказать. Он не хотел, чтобы она звала Талливера. Талливер даст ему опий, запрет чудовищ в его голове.
— Нет.
Он еще раз втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Тьма сгущалась.
— Не надо Талливера. — Он мог лишь молиться о том, чтобы так оно и случилось. — Это пройдет.
Сколько раз он повторял эти слова. Но все меньше и меньше верил в это.
«Я не безумен. Я не безумен».
Рука в перчатке цеплялась за потертую кожаную обшивку сиденья. Он сражался за ясность рассудка. За власть над своим сознанием. За спокойствие.
Демоны были слишком сильны. Ужасные, визжащие фантомы в его голове бунтовали против него.
«Я в Англии».
«Я спасен».
«Я свободен».
Он повторял это, словно мантру. Раз за разом. О какой свободе он мог говорить, если зловещие демоны следовали за ним по пятам, не отпуская ни на миг?
— Пожалуйста, позвольте мне позвать Талливера.
Девушка плыла к нему сквозь мутную воду, В последнюю минуту он понял, что она собиралась постучать по потолку салона и остановить карету.
— Нет!
Говорить было чертовски трудно. Если бы он был один! Но то, что нельзя излечить, надо выдержать. Старый афоризм, любимый афоризм его няни. Этот афоризм помог ему найти слова для объяснения. Даже если каждое слово резало горло, как разбитое стекло.
— Талливер даст… опий.
Опий заставлял его забыться. И кошмары, которые вызывал наркотик, угрожали свести его с ума. В буквальном смысле.
Чариз нахмурилась:
— Если он вам поможет…
— Нет! — снова закричал он.
Чариз отпрянула. Господи, только бы взять себя в руки. Он еще раз попробовал вдохнуть глубже, чтобы усмирить бешено бьющееся сердце.
Чариз испуганно смотрела на него. Он презирал себя, когда его… идиосинкразия доставляла неудобство другим.
Он пытался внушить себе мысль, что должен уверить ее в том, что бояться ей не следует. Если только она не станет к нему прикасаться. Слава Богу, после первой робкой попытки успокоить, она больше не дотрагивалась до него.
Что он собирался ей сказать? Мысль ускользала, как легкая дымка тумана.
Верно. Талливер. Он взял себя в руки и заговорил тихо и резко:
— Здесь никто ничего не может сделать. Лучше всего… — Он замолчал, отгоняя наступавших дьяволов. — Пожалуйста, не обращайте на меня внимания.
— Это не поможет.
Сквозь наступающий хаос он услышал твердость в ее голосе.
Тело его свело судорогой. Живот вздымался. Его бросало то в жар, то в холод. Он обхватил себя руками, но это не могло остановить конвульсий. Этот приступ был особенно коварным.
Будь он один, терпел бы боль. Но если его вырвет прямо на нее, ей это вряд ли понравится. Придется принять опий.
— Вы можете остановить карету? — стуча зубами, проговорил он.
Слава Богу, она не стала задавать лишних вопросов и ударила по потолку. В глазах у него потемнело.
Дверь распахнулась. Талливер поставил перед ним таз.
— На этот раз дело плохо, парень, — бесстрастно сказал он, когда Гидеон судорожно сжал таз руками.
Кишки его словно сворачивало узлом. Еще мгновение, и он полностью потеряет над собой контроль. Он сумел прорычать:
— Убери девушку.
И когда началась рвота, все вокруг поглотила сплошная черная мгла. Он тонул в море мерзости, освещаемом лишь малиновыми вспышками боли.
Наконец он пришел в сознание. Открыв мутные глаза, он понял, что чьи-то руки держат таз, чтобы он не опрокинулся.
Во рту стоял отвратительный привкус. Сотни деревянных молотков барабанили по черепу. Даже дышать было больно — казалось, грудь вот-вот расколется надвое.
Чьи-то умелые руки убрали отвратительный таз. Те же руки, мягкие и ласковые, приложили влажную ткань к его горячему лбу. Он закрыл глаза и застонал от счастья — такой божественно прохладной была эта ткань на его горячем лбу.
В животе все еще бурлило. Он сконцентрировался на дыхании. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
— Акаш? — прохрипел он, хотя знал, что руки эти не были руками его друга.
— Акаш остался в Портсмуте.
Девушка. Мисс Уотсон. Сара.
Гидеон с трудом разлепил веки. Головная боль усиливалась с каждой секундой. Вскоре он уже не сможет сидеть прямо.