Румянец сошел с ее лица так же быстро, как появился, и глаза, что она подняла на него, были унылыми и несчастными.
— Но это могло бы спасти нас обоих.
— Это не сказка, жена моя.
Она недовольно поджала губы.
— Нет, это история о том, как ты посылаешь меня в постель к другому мужчине. Ты этого хочешь?
При мысли о том, что она будет делать с другим мужчиной то, что делал он с ней прошлой ночью, Гидеон испытал невыносимую боль. Словно пламя лизнуло обнаженную кожу. Он готов был убить того — да простит его Бог, — кто услышит ее вздохи, прикасаясь к ней, лаская ее…
— Да.
— Лжец.
Она бросила на него укоризненный взгляд, повернулась и пошла назад, в гостиницу. Каблуки ее гулко стучали по булыжной мостовой. Гидеон беспомощно смотрел ей вслед. Если он не ошибается, его жена только что объявила ему войну.
Когда он был моложе, до Рангапинди, то иногда развлекал себя тем, что представлял, как сложится его дальнейшая жизнь. Конечно, у него будет невеста. Со временем он женится, обзаведется семьей. Он не хватал звезд с неба. Ничто из того, о чем он мечтал, не предвещало никаких осложнений.
Каким безнадежно наивным он был.
Еще когда он решил спасти Чариз от тирании сводных братьев, то знал, что обрекает себя на страдания. Знал, что от него потребуется вся его воля. Он знал, чем придется жертвовать.
Но до того момента, пока его жена не пригрозила ему, что соблазнит его, он не представлял, на что себя обрекает.
Она успела отойти от него всего на несколько ярдов и двигалась с природной уверенной грацией, чем привлекала к себе восхищенные взгляды тех немногих мужчин, которые решились выйти на улицу в такой холод.
Наглые псы.
Стараясь подавить в себе гнев на нее, на себя, на весь этот проклятый мир, Гидеон пошел следом, не сводя глаз с соблазнительно покачивающихся бедер.
Она не взглянула на него, когда он с ней поравнялся. Приличия ради взял ее под руку. Даже сквозь перчатку и шерстяной рукав ее наряда почувствовал соблазнительное тепло ее кожи. И неукротимую жизненную энергию, от которой так яростно воспламенилось его желание, когда он держал ее в объятиях прошлой ночью.
Он так нуждался в ее тепле и в ее жизненной силе.
Он хотел ее.
Но, даже когда еще один обжигающий приступ вожделения охватил его, дала о себе знать острая потребность отдернуть руку.
Чариз искоса взглянула на него.
— Ты в порядке?
— Да, — процедил он сквозь зубы и с едкой горечью добавил: — Этого ты хотела? У тебя с головой не в порядке.
Она смотрела прямо перед собой.
— Я хочу тебя.
Гидеону пришлось напомнить себе, что она неопытная девушка и просто не понимает, что говорит.
— Да поможет тебе Бог, — ответил он мрачно и крепче сжал ее руку.
Чариз сидела в кровати, той самой, где прошлой ночью лишилась девственности. Дождь стучал в окна, и от ветра дребезжали стекла. Но то, что творилось на улице, не шло ни в какое сравнение с бурей, которая бушевала в ее сердце.
Ей очень не нравилось то, что сделал с ней Гидеон прошлой ночью. Но еще больше не нравилось то, что это не нравилось Гидеону. Она хотела нравиться мужу. Хотела, чтобы он находил удовольствие в том, что муж делает с женой.
Но удовольствия не было.
Впрочем, не совсем так. Ей было приятно, когда он трогал ее, несмотря на то что на нем были эти проклятые перчатки. Когда он погладил ее обнаженную плоть, Похотливое тепло разлилось в ее животе. Ее груди жаждали его ласки, пульс у нее участился.
Наконец то тело, что ей так хотелось исследовать, было доступно ее прикосновениям.
Если бы Гидеон позволил ей прикоснуться к нему.
Он был достаточно близко, чтобы она могла вдыхать его чистый запах и ощущать тепло, исходившее от его кожи. Она видела вблизи его грудь, ощущала шелковистую мягкость его волос на своей шее.
Все мучительно соблазнительные намеки на то, чем могли бы обладать они оба, если бы она могла освободить его от Рангапинди.
В животе у нее все сжалось при воспоминании о невыносимой интимности того момента, когда он толкнул себя в нее. Боль была невыносимой, но этот акт привязал ее к нему.
Они были одной плотью.
Только теперь она поняла, что на самом деле означали эти слова. Возможно, именно мучительность консуммации и сделала эту связь такой прочной.
Чариз знала, что Гидеон тоже ощущает эту связь.
И ради того, что так сильно влекло их друг к другу, Чариз готова была пойти на громадный риск. На кону стояла не только ее жизнь, но и ее истомленное, в шрамах сердце. А также рассудок Гидеона и его здоровье. Только бы не совершить ошибки. Последствия будут трагичными.
В долгих ночных бдениях она ощущала себя стоящей на перепутье двух дорог. Двух будущих жизней. Будущее, которое планировал Гидеон, холодное и одинокое. Будущее, где она не сопротивлялась его решению оставить надежду и забыть о любви.
Или ее ждет иное будущее — то, где они вместе идут к зрелости, закаляются в противостоянии друг другу, вместе создают дом и семью.
Есть ли шанс сделать это второе будущее реальным?
Чариз не обманывала себя относительно трудностей и препятствий на пути к этому будущему. Но прошлой ночью, став свидетельницей его слабости, она поняла, что все в ней восстает против того, чтобы оставить его страдать в одиночестве. Ей хотелось пестовать его и любить. Хотелось, чтобы он вновь обрел веру в жизнь и способность быть счастливым.
Нет, она не станет сдаваться. Она продолжит борьбу, чего бы ей это ни стоило.
Полчаса назад она оставила его в гостиной. Он пил бренди и, глядя в его пустые глаза, ей хотелось плакать. В них всегда была какая-то отстраненность, но теперь, когда она знала его историю, видеть его таким было больнее во стократ.
Он уже решил, что жизнь его кончена.
Но Чариз намерена поколебать его решимость. Она слишком сильно его любит, чтобы оставить все, как есть.
Она подняла глаза и увидела на пороге Гидеона. Волосы его были встрепаны. В одной руке он держал стакан. Он снял шейный платок, рубашка его была расстегнута.
— Я пришел пожелать тебе доброй ночи, Чариз.
— Разве ты не ляжешь в кровать?
Она облизнула пересохшие от волнения губы. Он жадно смотрел на ее рот. Рука в перчатке сжала стакан.
— Я буду спать в гостиной. Я думаю… я думаю, так будет лучше.
Чариз накинула шаль и соскользнула с кровати. Не обращая внимания на хмурое предупреждение в его взгляде, она шагнула к нему.
— Не говори глупостей, Гидеон. Там холодно и неудобно.
Он посмотрел на нее.
— После того, как я спал в Рангапинди, кресло в гостиной — предел роскоши.
— О, мой дорогой, Рангапинди больше нет, — тихо произнесла она. — Ты свободен.
В улыбке его не было веселья.
— Я никогда не буду свободен.
Такая покорность судьбе ее разозлила.
— Разумеется, если не будешь бороться.
Его длинное худощавое тело вибрировало от возмущения, когда он прошел к камину. Он плеснул бренди в огонь, стакан со стуком поставил на каминную полку и гневно уставился на нее.
— Не говори о том, чего не понимаешь.
Мысленно она приказала себе держаться. Она не могла себе позволить проиграть, едва начав сражение. На пути к победе ее ожидали трудности куда более серьезные. Но игра стоила свеч. Ставкой в этой игре был их с Гидеоном шанс на счастье.
Вдруг она вспомнила его лицо, когда он смотрел на ее тело прошлой ночью. Обнаженное, пульсирующее желание, что увидела она в его взгляде. Хватит ли у нее храбрости использовать это оружие, чтобы сломать его?
С терзающей медлительностью она позволила красивой шали соскользнуть с плеч. Ее ночная сорочка была шелковой, и хотя ее нельзя было назвать нескромной, мадам Клэр шила ее как наряд для медового месяца.
На скулах его зажглись два красных пятна, когда взгляд его проследил за соскальзывающей шалью, затем поднялся вверх, к вырезу ночной сорочки. Она поежилась под этим разгоряченным взглядом и вдруг с особой остротой ощутила, как тонкий белый материал липнет к ее бедрам и ягодицам, как обвивается вокруг ее голых ног. Странная горячая тяжесть, знакомая по прошлой ночи, опустилась вниз живота. Сердце учащенно забилось от радостного возбуждения.