Принятие ошеломляющего одиночества, которое пришло вместе с этим.
Одиночество было самым тяжёлым. Долгие годы он лежал в своей койке по ночам, слушая Такеши и Анну через стену, которая отделяла его жилище от комнаты капитана. Он был счастлив за Такеши, потому что этот человек страстно желал Анну больше десяти лет, прежде чем она перестала колотить его достаточно долго, чтобы заметить это. А Анна... ей нужен был Такеши. Он каким-то способом достучался до неё, и Малачи не понимал как, но если честно, его это не очень интересовало. Он заботился об Анне, но не так. Он восхищался её остротой; она превратилась в невероятно жестокого воина за эти годы, но она была такой жёсткой, такой острой... за исключением тех моментов, когда она смотрела на Такеши. Только когда она смотрела на него, она становилась иной. Ему было легко находиться рядом с ними, потому что он дорожил ими и хотел, чтобы они испытывали радость, которую нашли друг в друге. И конечно это не означало, что было легко бодрствовать, слыша, сколько удовольствия они нашли друг в друге.
Но когда Такеши умер, стало ещё хуже. Потому что тогда он лежал без сна и слушал, как Анна рыдает в одиночестве в постели Такеши. От её криков у него так сильно болело в груди, что он, в конце концов, переехал на другую сторону участка, просто чтобы уйти от неё. Он не мог пережить её одиночества и горя, навалившихся поверх его чувств. Теперь они впали в обыденный профессионализм, никогда не откровенничая друг с другом, никогда не переходя черту дружбы. Он не мог потерять и её, и подозревал, что она чувствует то же самое, хотя и знал, что они никогда об этом не заговорят.
Он никогда не просил у неё большего, но иногда ему хотелось... Малачи провёл рукой по лицу. Он не имел права ничего желать.
— Я закончил, — тихо сказал Рафаэль. — Она поспит и будет как новенькая.
Малачи поднял голову, и у него перехватило дыхание. Здоровый цвет вернулся к коже девушки, не пепельный, а карамельный; не ушибленная, а гладкая и неповреждённая кожа. Её полные губы были слегка приоткрыты. Её грудь поднималась и опускалась с каждым вздохом... её грудь... Малачи с трудом сглотнул и наклонился, натягивая простыню от талии до плеч.
Рафаэль усмехнулся.
— Как благородно с твоей стороны. Кстати, я кое-что принёс от Билала. Он хотел, чтобы ты это увидел.
Малачи оторвал взгляд от девушки, внезапно осознав, насколько прерывистым стало его дыхание.
— Что?
Рафаэль протянул ему нож.
— Этим ножом она ранила Амида, когда тот пытался её арестовать.
Малачи взял клинок у Рафаэля и повертел его в ладони. Это был один из их охотничьих ножей, которые каждый из них носил в ножнах на щиколотке. Он осмотрел рукоять. На его основании была вырезана замысловатая буква "Д".
— Он Джасима?
Нож принадлежал Джасиму. Он был уверен в этом, и не должен был формулировать это как вопрос. Но... Джасим был Стражем Врат. Он был поставлен у Врат города, где сопровождал все души внутрь и не давал никому попытаться сбежать. Малачи посмотрел на Рафаэля, который наблюдал за ним с весёлым выражением лица.
— Джасим объяснился?
Рафаэль кивнул.
— Я безусловно спросил. Джасим жив и здоров. Хотя он немного смущён тем, что кто-то смог украсть его нож так, что он даже этого не заметил.
— Как она... он покидал свой пост сегодня?
Рафаэль покачал головой.
— И утром нож был с ним?
Рафаэль улыбнулся.
— Да.
— Должно быть, она украла его по дороге в город, — Малачи недоверчиво покачал головой. — Ты когда-нибудь сталкивался с чем-то подобном?
Улыбка Рафаэля становилась шире, озаряя его лицо, становясь такой яркой, что Малачи пришлось отвести взгляд.
— Насколько я знаю, такое случилось впервые.
— Она очень выносливая. Ты видел, что она сделала с Амидом?
— Я только что из его жилища. За сегодняшний день мне пришлось дважды его лечить.
Малачи вернул нож Рафаэлю.
— Отдай нож Джасиму. И скажи ему, чтобы был внимательнее.
Рафаэль взял нож.
— Что-нибудь ещё?
Малачи снова уставился на девушку.