Не успела она открыть рот, как герцогиня обратилась к мужу:
— Эдмунд, я потрясена! Я просто в ужасе от случившегося! И как раз тогда, когда ты уехал! Я не верю собственным глазам!
Лицо герцога выражало гнев и подозрительность. Сузившимися глазами он посмотрел сначала на жену, а затем на графа.
Медленно, точно подбирая слова, он произнес:
— Милорд, мне не верится, что вас пригласила сюда моя племянница. Если память мне не изменяет, вы с ней даже не встречались.
— Значит, ты ошибаешься, Эдмунд! — быстро вмешалась герцогиня. — Теперь я припоминаю, что кто-то в доме — кажется, Харриет — говорила мне, что Сорильда посылала записку в Уинсфорд-парк и получила ответ.
Герцог открыл рот, но прежде чем он успел заговорить, герцогиня продолжала:
— Должно быть, так они и условились о встрече. Взглянув на графа, она добавила:
— Милорд, полагаю, вы с полной искренностью можете заверить моего мужа, что последние сорок восемь часов не получали письма за моей подписью.
Губы графа искривила едва заметная усмешка, и он заговорил — впервые с того момента, как герцог и герцогиня вошли в комнату:
— Это правда.
В первый момент Сорильда подумала, что он лжет. Но вслед за тем ей пришло в голову, что, быть может, тетушка действительно послала ему письмо без подписи. В таком случае доказать ее собственную невиновность будет еще труднее, чем сейчас.
Припомнив, как Айрис послала ее в конюшню с запиской для графа, как она, Сорильда, получила ответ, девушка поняла, что тетушка весьма умело поворачивает все против нее.
Сделав над собой усилие, Сорильда заговорила:
— Дядя Эдмунд… я хочу вам… сказать… Не успела она продолжить, как герцогиня, пронзительно вскрикнув, шагнула в ее сторону и заявила:
— Никто не будет слушать твои лживые измышления! Тебе не удастся ухудшить ситуацию еще больше! Мне стыдно за тебя, необычайно стыдно! Я позабочусь, чтобы дядя наказал тебя как следует!
Голос ее звучал мстительно, но Сорильда расслышала в нем тревожные нотки.
При свете свечей, стоявших возле ее постели, девушке стало ясно, что она не ошиблась.
Айрис действительно испугалась и теперь изо всех сил боролась за собственное спасение.
Граф подошел к герцогу поближе.
— Ваша светлость, — начал он, — прошу принять мои извинения за эту исключительно неприятную сцену. Надеюсь, вы позволите мне приехать завтра утром в любое удобное для вас время, когда я буду полностью готов принести свои дальнейшие извинения.
— И вы полагаете, они меня удовлетворят? осведомился герцог.
— Могу лишь надеяться на это, — ответил граф.
Казалось, мужчины ведут между собой осторожный бой на шпагах, великолепно сознавая серьезность и значительность сражения.
— Думаю, мало что из сказанного вами могло бы удовлетворить меня, Уинсфорд, — произнес герцог после краткого молчания. — Мне сообщили, что в мое отсутствие вы находитесь у моей жены.
— Кто мог тебе такое сказать? Кто мог так оклеветать меня? — перебила его герцогиня. — Ты получил анонимное письмо? Но в таком случае как ты мог поверить в подобную глупость? Я люблю тебя, Эдмунд! Мне нужен только ты! Как ты мог хоть на секунду вообразить, что я изменю тебе?
— Мой осведомитель привел очень точные факты, — холодно ответствовал герцог. — Мне сообщили, что граф проникнет в дом через западную башню — так оно, конечно, и было на самом деле, поскольку там привязана его лошадь, — и что ты» сгораешь от желания» его видеть.
Последние слова он произнес подчеркнуто медленно. Слушая его, Сорильда заметила, что тетушка, и без того бледная, побледнела еще сильнее, и поняла: должно быть, дядя процитировал фразу из подлинного текста записки.
— Ты заявляешь, — продолжал герцог; — что тебя оболгали, да и нашел я Уинсфорда в спальне не у тебя, а у своей племянницы, но только после того, как я вошел в дом и поднялся по лестнице — а на это ушло время.
Говоря это, он взглянул в сторону окна. Граф намеревался выглянуть во двор, для чего отодвинул штору, и теперь герцогу было ясно видно открытое окно.
— Странно, — бросил он, — что вы, Уинсфорд, не слыхали, как я прибыл, ведь окно этой комнаты выходит на парадный двор. У вас было время отыскать другое убежище, чтобы я вас не обнаружил, не так ли?
У Сорильды отлегло от сердца.
Дядя не поверил наговорам жены, и ее больше не будут впутывать в эту историю.
На мгновение она ощутила такое облегчение, что откинулась на подушки.
Однако герцог продолжал, осторожно выбирая слова:
— В то же время, если моя жена, по ее собственному утверждению, ни при чем, я, разумеется, обязан защитить честь племянницы, поскольку после смерти ее родителей являюсь ее опекуном.
Сорильда опять подалась вперед. Она не понимала, к чему он клонит.
— Следовательно, — продолжал герцог, — я должен потребовать, чтобы вы исправили содеянное единственно возможным способом.
Сорильда наблюдала, как при этих словах граф застыл на месте, а герцогиня, переводя взгляд с одного на другого, спросила:
— О чем ты, Эдмунд? Что ты такое говоришь?
— Выражусь яснее, — стальным голосом произнес граф. — В данных обстоятельствах единственный достойный выход для графа Уинсфорда — жениться на моей племяннице.
— Жениться? — восклицание это больше напоминало пронзительный крик. — Но ты не можешь на это рассчитывать!
— Отчего же? — отозвался герцог. — Дорогая моя, ты конечно же понимаешь, сколь глубока должна быть его привязанность к Сорильде, если поздно вечером он скачет к моему дому, тайком пробирается в него — разумеется, с ее помощью — и вот теперь обнаружен у нее в спальне в тот момент, когда она лежит в постели в одной ночной рубашке.
Герцог говорил язвительным тоном, и Сорильда не выдержала.
— Дядя Эдмунд… прошу вас… выслушайте меня.
Все повернулись к ней.
Три пары глаз смотрели в ожидании: что же она скажет? Глаза одного горели подозрением, двух других — тревогой.
«Я скажу правду», — подумала Сорильда.
Но в этот момент она поняла внезапно, словно кто-то подсказал ей: вот оно, спасение, о котором она молилась.
Вместо долгих лет тюремного заточения, при котором она подвергалась оскорблениям и жестокому обращению со стороны тетушки, перед ней открывалась совершенно иная жизнь.
Стать женой человека, которому она не нужна и которого презирает, может быть, противно и унизительно.
Но она была готова на что угодно, лишь бы освободиться от Айрис, которая третирует ее и превращает в ничтожество.
В течение шести месяцев та навязывала Сорильде свою волю настолько неумолимо, что девушка поняла: никогда не суждено ей познать что-нибудь иное, кроме унылого круговорота унизительных обязанностей; ее все дальше и дальше отодвигают на задний план и не позволяют встретить никого, кроме постоянных обитателей замка.
И вот — подходящий случай.
Желание им воспользоваться может показаться странным и безрассудным. Быть может, как Сорильде уже приходило на ум, это окажется пострашнее, чем все, с чем ей приходилось сталкиваться ранее, но, по крайней мере, она будет свободна от герцогини. В этот момент ничто другое для нее не имело значения.
На нее смотрели три человека, ожидали, что она скажет. И вот, несколько запинаясь оттого, что теперь она решила сказать совсем иное, а раздумывать было некогда, Сорильда произнесла:
— Дядя Эдмунд… прошу вас… простите… меня. Я могу только просить у вас… прощения.
В глазах герцога мелькнуло изумление.
Однако он тут же взглянул на жену и увидел на ее лице выражение облегчения, которое она не сумела скрыть; складки еще глубже обозначились на его лице, придавая ему циничное выражение, когда он повернулся к графу.
— Я жду, Уинсфорд.
Граф расправил плечи, точно солдат, шагающий навстречу неминуемой гибели, и произнес: