— А вот и склеп!
— Но двери в нем закрыты на засов, — добавил он, — так что ее там быть не может.
Он отвернулся с разочарованным видом.
«Он переживает! Он действительно переживает, что не нашел ее!»— отметил про себя Питер Лансдаун.
Вчера, да и сегодня у него возникло подозрение, что во время поисков Сорильды граф испытывал вовсе не чувство долга, обязующее его найти пропавшую жену.
«Случилось то, на что я надеялся», — закончил мысль Питер Лансдаун, хотя и он опасался, что теперь может быть слишком поздно.
— Что будем делать теперь? — спросил он вслух.
— Раз уж мы здесь, то можно осмотреть все вокруг, — ответил граф скучным голосом. Но Питер Лансдаун воскликнул:
— Посмотри на Дрейка!
Граф повернулся лицом к склепу. Дрейк энергично разрывал мягкую землю вокруг запертой двери.
Мужчины поглядели друг на друга. Питер Лансдаун забрал у графа поводья лошади, а граф наклонился и отодвинул засов.
Засов скользил удивительно легко, словно был смазан совсем недавно. Затем граф потянул на себя сначала одну, а потом другую створку двери.
Дрейк возбужденно залаял и без всякого страха помчался по ступенькам вниз, в темноту.
Граф начал спускаться за ним следом. Услыхав радостный лай, он понял: Дрейк нашел то, что они искали.
— Миледи, выпейте еще немножко, для вашей же пользы, — уговаривала миссис Досон, но Сорильда покачала головой.
Горячий суп оказался необыкновенно вкусным, и она чувствовала, как постепенно мертвенный холод саркофага отпускает ее молодое тело.
С того момента, как граф привез ее, Сорильде казалось, что она беспрестанно пьет что-то теплое.
Она была в полубессознательном состоянии, но, когда граф вез ее домой, прижимая к себе, она понимала, что находится там, где и хотела быть; он отыскал ее, а все остальное не имело значения.
На руках он отнес ее вверх по лестнице в спальню. Смутно, будто издалека, из другого мира, она слышала, как он приказывает принести бренди, горячие кирпичи и приготовить ванну.
Затем появились служанки. Сорильда даже не пыталась как-то помочь им, а лишь наслаждалась ощущением тепла.
Медленно, очень медленно она возвращалась к жизни.
Ей казалось, что она умерла, но вместе с теплом в ее жилах вновь заструилась кровь; сначала бренди, а потом горячий суп начали согревать ее.
Теперь, согревшись, она лежала в постели и чувствовала, что не может больше сделать ни глоточка.
— Нет… благодарю вас… миссис Досон, — произнесла она слабым голосом.
— Его милость будет разочарован; да он и сам вам это скажет через несколько минут.
— Он… придет… навестить меня? Задавая вопрос, Сорильда услышала, как дрогнул ее голос. Миссис Досон ответила:
— Его милость сказал, что придет сразу же, как только переоденется и отобедает. Он тоже, должно быть, из сил выбился, ведь вчера не спал всю ночь, а потом целый день не слезал с лошади, да и сегодня утром вскочил чуть свет. Ну и задали вы нам страху, ваша милость!
Сорильде было ясно, что миссис Досон умирает от желания узнать, что произошло, но сейчас ей не хотелось говорить об этом.
Ее переполняло ощущение невыразимой радости оттого, что она жива и что спас ее именно граф.
Она взывала к нему, и он пришел и спас ее, не дал умереть от холода и мрака.
Она оглядела спальню и решила, что это самое прекрасное место в целом мире.
— Ваша милость, вам точно не холодно? — заботливо спросила миссис Досон.
— До чего… приятно… чувствовать себя… в тепле, — ответила Сорильда.
Она взглянула на ярко горевший в камине огонь, на канделябры из дрезденского фарфора, стоявшие по обе стороны ее туалетного столика, в каждом из которых горело с полдюжины свечей, и вспомнила погасший огарок маленькой свечки.
Сорильда закрыла глаза. Знать, что бояться больше нечего — это было замечательно. Она дома! Какое точное слово — дома! И привез ее сюда граф!
В дверь постучали, и у нее сильно забилось сердце. Миссис Досон открыла дверь.
— Входите, ваша милость, — услышала Сорильда. — Миледи говорит, что ей лучше.
Граф вошел в комнату, а миссис Досон вышла и закрыла за собой дверь.
Он постоял у дверей, глядя на Сорильду, лежащую на подушках, отделанных кружевом: по плечам рассыпались рыжеватые волосы, на бледном лице выделялись огромные зеленые глаза.
Он подошел к постели, и, повинуясь безотчетному порыву, не задумываясь, Сорильда протянула к нему руки.
— Вы спасли меня! — сказала она. — Я… звала вас, но думала, что… вы меня… не услышите.
Граф присел на край кровати и взял ее руки в свои.
— Мне кажется, я услышал тебя, — ответил он, — и понял: с тобой случилось что-то скверное и опасное. Я понял это почти в тот же самый миг, как это произошло.
— Я думала, что умру и вы… никогда не узнаете, где я, — тихо проговорила Сорильда. Он крепко сжал ее пальцы.
— Этому не суждено было случиться, — сказал он. — Ты в состоянии рассказать мне, как ты вообще очутилась в этом проклятом месте?
— Меня привел туда… мальчик. Граф был озадачен.
— Какой мальчик?
— Не знаю. Я была на террасе, и он сказал, чтобы я… немедленно шла к Дрейку. Я думала… с ним что-то… случилось.
— Почему ты не обратилась ко мне?
— Если бы вы знали, сколько раз я задавала себе этот… вопрос, — ответила Сорильда. — Я пошла за мальчиком к склепу, и когда он… показал туда, я подумала, что Дрейк, должно быть, упал вниз и… разбился.
По выражению его лица Сорильда поняла, что граф сердится, и сказала:
— Я поступила… очень… глупо.
— Откуда тебе было знать, что какой-то негодяй запрет тебя там? — возразил он.
Сорильда изменилась в лице, и граф понял, что она знает, кто тому виной, кто задумал погубить ее.
— Забудь об этом, — быстро сказал он. — Мы оба должны забыть, иначе нам не знать ни покоя, ни счастья.
Граф улыбнулся, и лицо его преобразилось.
— Единственный способ быть уверенным, что я смогу защитить тебя, — это всегда держать тебя рядом и днем, и ночью.
Сорильда взглянула на него внезапно засиявшими глазами и несколько бессвязно проговорила:
— Вам это… может… наскучить.
Ей показалось, будто граф что-то обдумывает; затем он произнес:
— Ты сказала, что звала меня. Ты хотела, чтобы тебя спас именно я или все равно кто?
В его голосе зазвучали интонации, от которых Сорильда вдруг оробела. Она опустила глаза, и ресницы ее затрепетали.
— Сорильда, я жду ответа на вопрос. Оттого ли, что она ослабела или, может быть, после мучительного ожидания не могла притворяться, но Сорильда сказала правду:
— Мне… хотелось, чтобы это были… вы.
— Ты звала меня?
— Да… все… время.
— Ты скажешь мне почему? Наступило молчание. Граф произнес:
— Сорильда, скажи мне. Это очень важно. Я хочу знать правду.
— Я хотела… быть… с… вами. Я была так… счастлива с тех пор, как мы уехали… из Лондона.
— Ты была счастлива со мной?
Она взглянула на него широко раскрытыми глазами, и слова стали не нужны. Он должен был догадаться, что она чувствует, ощутить ее любовь, рвущуюся ему навстречу.
— Сорильда, я хочу тебе что-то сказать, — голос графа звучал медленно и проникновенно.
— Ч-то?
— Когда ты исчезла, я осознал, как много ты стала значить для меня, понял, как важно найти тебя и сказать тебе об этом.
В глазах Сорильды словно зажглись тысячи свечей.
— Вы… говорите… что я вам… немножко… нравлюсь?
— Я говорю, что люблю тебя, — ответил граф. — Люблю так, как никогда никого еще не любил.
Он издал нетерпеливое восклицание.
— Знаю, тебе трудно в это поверить. Мое поведение шокировало тебя, ты презирала меня и имела на это полное право. Но когда я говорю, что испытываю к тебе совершенно иное чувство, это не просто слова, какие в то или иное время говорит каждый мужчина. Это правда, и я хочу, чтобы ты мне поверила.