Единственное, чего Айрис была не в силах изуродовать, так это глаз Сорильды. Такие огромные, что, казалось, заполняли все ее овальное личико, они мерцали зеленым светом в лучах неяркого весеннего солнца, проникавшего сквозь высокие окна холла. Но Сорильда знала, что в глубине их таились печаль и отчаяние, ибо ей было страшно.
«Пройдет время, — сказала она своему отражению, проходя мимо зеркала, — и я стану такой незначительной, что просто перестану существовать».
Эта мысль, словно боль, сидела внутри ее и не уходила, как девушка ни старалась об этом не думать.
Войдя в конюшню, Сорильда отдала письмо Хаксли, старшему конюху:
— Ее светлость просила немедленно доставить его в Уинсфорд-парк.
— Лошадям это неприятно будет, мисс Сорильда, не нравятся им тамошние соперники, — пошутил Хаксли.
Говорил он с ней довольно фамильярно, Сорильда это понимала. Но слуги в замке по-прежнему обращались с ней так, словно она все еще оставалась ребенком, каким впервые прибыла в замок, когда все старались ее утешить.
— Как мне хочется увидеть новых лошадей графа, — вздохнула она.
— Вот как в следующий раз отправитесь кататься верхом, мисс, — ответил Хаксли, — езжайте к Сгоревшему Дубу, что у границы поместья.
— Ты хочешь сказать, что он ездит верхом по Большому Галопу?
— Когда его милость здесь, он там бывает почти каждый день.
— Тогда, если мне удастся, я обязательно взгляну на него, — улыбнулась Сорильда. — Он прекрасный наездник.
— Лучшего я не видывал, — согласился Хаксли. — Мы все ставим на его лошадь в состязаниях на Золотой кубок, хотя мало кто ставит против. — Смотрите, как бы в последний момент его не обскакала какая-нибудь «темная лошадка», — поддразнила Сорильда.
Она знала, что у Хаксли неисправимая привычка азартного игрока делать ставки на скачках. Правду говоря, она частенько обсуждала с ним его различные пари и всегда приходила в восторг, если лошадь, на которую он поставил, оказывалась победительницей.
— Нечего меня пугать, мисс Сорильда, — запротестовал Хаксли. — До чего жаль, что в этом году вас не будет в Аскоте, как мы все ждали.
Сорильда вспомнила, как в прошлом году они говорили об этих скачках и она заявила Хаксли, что, поскольку ей исполнится восемнадцать, дядя обязательно позволит ей побывать там.
Ей всегда этого очень хотелось, но теперь с появлением молодой герцогини она знала, что попасть на королевские скачки в Аскоте для нее так же невероятно, как и на Северный полюс.
Догадавшись по выражению ее лица, что огорчил ее, Хаксли добавил:
— Хорошо бы испытать Зимородка. Копыто у него зажило. Обращаться с ним нужно бережно; не хочу давать его ребятам, пока он до конца не очухается.
Сорильда знала, что Хаксли старается быть тактичным, ведь она всегда ездила на Зимородке, пока он не вывихнул ногу во время одного из прыжков.
— Завтра утром я буду готова к шести, — сказала она.
— Так я буду ждать, мисс Сорильда, — предупредил Хаксли. — Хорошая прогулка верхом пойдет вам на пользу.
Он прекрасно знал, почему несколько дней она не садилась на лошадь. Герцогиня запретила ей кататься верхом, когда Сорильда могла ей понадобиться для каких-нибудь поручений или неприятных заданий, назначаемых скорее как наказание, чем с какой-то иной целью.
В шесть часов утра она незаметно проскользнет на конюшню, так что никто и не заметит.
Сорильда боялась только, что ее может увидеть Харриет, тогда ей обязательно попадет, ибо горничная непременно доложит об этом своей хозяйке.
— В шесть часов, Хаксли, — улыбнулась она. — Большое спасибо. Она благодарила его не только за обещание приготовить Зимородка для прогулки. Девушка шла к выходу не оглядываясь, а старый конюх с беспокойством смотрел ей вслед.
Сорильда отправилась обратно в замок. Едва она вошла в холл, как с верхней площадки лестницы услышала голос тетушки:
— Подойди сюда!
Это было сказано тоном, не допускающим возражения, и Сорильда быстро взбежала наверх.
Больно вцепившись ей в руку, герцогиня спросила:
— Ты велела дождаться ответа?
— Н-нет, — вымолвила Сорильда. — Вы мне об этом не говорили.
— Я считала, что это само собой разумеется, бестолочь! — бросила герцогиня. — Беги назад и передай, чтобы грум привез ответ, а лакею скажи, пусть передаст его тебе, а не мне. Понятно?
На мгновение Сорильда широко раскрыла глаза, а затем, не говоря ни слова, быстро спустилась по лестнице и вернулась в конюшню.
Теперь она знала, что ее подозрения об интересе герцогини к графу Уинсфорду вполне обоснованы, и не сомневалась, что они были знакомы до того, как Айрис вышла замуж.
В конюшне уже была оседлана одна из лошадей, и грум в ливрее собирался отправиться в Уинсфорд-парк.
Держа послание в руке, Хаксли отдавал ему распоряжения и с удивлением повернул голову, когда вновь появилась Сорильда.
— Я забыла сказать, — тихо проговорила она. — Грум должен дождаться ответа и передать его мне.
Говоря это, она чувствовала смущение. Ведь из разговора с ней Хаксли, конечно, понял, что она незнакома с графом, и ему было совершенно ясно, для кого ответ предназначен на самом деле. Хаксли состоял на службе в домах знати всю жизнь и прекрасно знал, что каким бы странным ни казалось поведение хозяев, слугам не положено его оспаривать. Поэтому он просто ответил:
— Хорошо, мисс. Думаю, не придется долго ждать, через часок он вернется.
— Пожалуй, будет проще всего, если я зайду в конюшню примерно через час, — сказала Сорильда.
— Да, пожалуй, мисс, — откликнулся Хаксли, понимая, что для нее это прекрасный предлог оказаться возле лошадей. Он передал груму свои наставления. Джим вывел коня во двор и вскочил в седло.
— Да не задерживайся! — велел Хаксли. — Я знаю точно, за сколько можно доехать до Уинсфорд-парка! Грум улыбнулся в ответ, слегка приподнял шапку, приветствуя Сорильду, проехал через арку, служившую входом в конюшенный двор, и поскакал по подъездной аллее. — Дайте мне взглянуть на Зимородка, пока я здесь, — попросила Сорильда.
Хаксли охотно провел ее в стойло. Сорильда проверила забинтованную ногу и заговорила с конем. Услышав звук ее голоса, он легонько ткнулся носом в ее плечо.
— Завтра утром в шесть, — сказала она Хаксли и почувствовала, что тот все понял.
Еще не было шести, когда Сорильда верхом на Зимородке выехала из конюшни через другой выход на тот случай, чтобы никто из замка не увидел ее верхом, если и выглянет в окно.
Хаксли уже оседлал для нее коня, хотя она пришла раньше, ибо проснулась с чувством радостного возбуждения оттого, что ей предстоит прогулка верхом.
Она быстро надела амазонку, но не стала брать шляпу, зная, что в это время ее никто не увидит.
Вместо этого она причесалась, как прежде, оставив локоны с двух сторон, хотя знала, что от помады, которую втирала ей в волосы Харриет, они стали меньше виться и выглядели не так привлекательно, как раньше.
Но ведь, кроме Хаксли и Зимородка, ее никто не увидит, а они любили ее — Сорильда знала это — не за внешний вид, а за то, что она глубоко и искренне к ним привязана.
Она знала, что на Зимородке нужно ехать очень осторожно, следить за тем, чтобы он ехал легкой рысцой и не пускался в галоп.
В столь раннее утро в низинах парка и под деревьями стелился туман. Цвели бледно-желтые нарциссы; на деревьях набухли и зазеленели почки. Сорильда любила весну. Ей всегда казалось, что весной вновь оживает надежда и вера в существование вечной жизни.
Тем, кто хотел услышать, весна говорила: ничто не исчезает бесследно; то, что умирает, всегда возрождается вновь.
«Быть может, и для меня наступит весна», — подумалось ей. Она вспомнила прошлый год. Пусть часто ей бывало одиноко без отца и матери, но она чувствовала, что взрослеет, что впереди ее ждут новые пути, новые горизонты.