— И чего ты с ним нянчишься?
— Он мой брат, Оля. Родной брат, и нянчиться с ним — это мой крест.
— Лучше бы он опять начал пить.
— Думаешь, лучше? Тогда жди от него еще больших проблем. Нет, пусть остается таким, как сейчас. Особых забот он мне не доставляет, и не доставит — на это ему не хватит ни сил, ни мозгов. А то, что раз в неделю приезжает сюда с очередным грандиозным прожектом, так это не страшно. Нервы у меня крепкие. А ты, Оля, просто не обращай на его визиты внимания. Царица Тамара, тебя это тоже касается.
— Мы и так не замечаем друг друга, — призналась Тамара. — Дядя Игнат даже ни разу со мной по-человечески не поздоровался.
— Ему не до этого! — расхохотался отец, отставляя в сторону бокал с красным «Мерло». — Он озабочен созданием собственной фирмы.
В апреле дядя увлекся свежим мегапроектом. В чем там суть, Тамара не знала, но Игнат теперь стал появляться у них не только по выходным, но и вечерами, когда отец возвращался с работы. Они подолгу что-то громко обсуждали в папином кабинете, потом дядя выскакивал красный и злой, и, хлопнув входной дверью, устремлялся к калитке, за которой его дожидался старый «Опель-Аскона». А отец опять веселился за ужином, рассказывая:
— А у братишки аппетиты растут с каждым днем. Начинал с пятнадцати тысяч, теперь клянчит у меня пятьсот пятьдесят.
— Тысяч? — округляла мама глаза.
— Не миллионов же. До этого уровня он еще не дорос.
Отец продолжал беззлобно подтрунивать над младшим братом. Мама, буквально следуя совету своего супруга, не обращала на дядюшкины визиты никакого внимания и, когда тот в очередной раз появлялся у них, демонстративно, даже не предложив гостю чаю, удалялась в зимний сад или спальню.
На майские праздники дядя решил ввести в бой тяжелую артиллерию и заявился в гости в паре со своей громоздкой Светланой Петровной.
— Скромная семейная вечеринка, — торжественно объявил он, когда все собрались за накрытым к чаю столом, — это же замечательно! Странно, что мы никогда не делали этого раньше. Знаешь, братишка, нам надо взять этот вопрос на контроль и собираться здесь вчетвером регулярно.
«"Вчетвером", — покоробило Тамару. — Меня не считают. Опять я для этой надменной твари пустое место».
— Вчетвером так вчетвером, — поднялась она из-за стола. — Извините, что навязалась в вашу компанию. — И она решительно отправилась к себе.
Что гости, что родители, растерявшись, не произнесли ни слова. Лишь минут через десять к ней в комнату пришла расстроенная мать. Она сказала:
— На дураков обращают внимание лишь еще большие дураки. Думаешь, я в восторге от этой компании? Надутая дамочка и недоношенный идиот, который не следит за своим языком…
— Переношенный.
— Что? — не поняла мама.
— Я говорю, переношенный. На три недели.
— М-да… Слышала бы ты, как его сейчас отчитывал папа. А этот поганец не смог сказать ни слова в ответ. По-моему, ничего до него, не дошло… Может быть, ты вернешься за стол? Они скоро уйдут.
— Вот когда уйдут, тогда и вернусь.
— Не буду настаивать. И, честно сказать, — призналась мама, — я тоже сейчас предпочла бы заняться своими делами вместо того, чтобы сидеть с этой парочкой и поддерживать светскую беседу. Но ничего не попишешь, отец чересчур щепетильно относится к родственным узам. Ну, я пойду, дочка, — обреченно вздохнула мама.
Но надолго Тамару одну не оставили. И следующей парламентершей снизу к ней в комнату явилась не кто иная, как Светлана Петровна. Вошла и молча принялась обозревать постеры, которыми была обклеена стена над диваном.
«Не мешало бы научиться стучаться, прежде чем вваливаться, толстуха», — хотела сварливо заметить Тамара, но сдержала себя. Уткнулась взглядом в маленький телевизор, который ей заменял монитор, и принялась активно орудовать джойстиком, гоняя по зеленому полю беленький шарик. Незваная гостья тяжело топталась у нее за спиной.
— Вот что скажу тебе, девочка, — наконец решила она нарушить затянувшееся молчание. — То, что ты сейчас устроила за столом, иначе как склокой не назовешь. А коли ты проявляешь свой склочный характер уже в таком юном возрасте, то что ждать от тебя, когда подрастешь?
«А почему тебя это заботит? — молчала Тамара, уткнувшись в экран телевизора. — Скажи уж прямо, решила прочитать мне нотацию. Расквитаться за то, что утерли нос твоему недалекому муженьку».
— Я проработала в школе шесть лет, и, поверь, это достаточный срок, чтоб насмотреться на всяких гордячек и хамок.
«Я хамка? Приглядись повнимательнее к мужу».
— И, вообще, тебе не кажется, что это неуважительно с твоей стороны, когда я, взрослая женщина, педагог, стоя разговариваю с тобой. А ты не удосужилась не только подняться, но продолжаешь сидеть ко мне спиной и занимаешься своими делами?
«Не кажется! Потому, что я тебя сюда не звала и выслушивать твою болтовню не желаю. — Тамара резко отодвинула джойстик и, встав, послушно развернулась к Светлане Петровне. — Что дальше?»
— И, будь так добра, измени выражение своего лица. Извини за грубость, но ты слишком соплива, чтобы так смотреть на меня. И чтобы выказывать неприязнь к своему дяде. Сначала добейся чего-нибудь в жизни, прежде чем начинать судить взрослых.
«А чего добился твой муженек, — хотелось сказать это вслух. Но Тамара упорно молчала. — Закончил почти три курса института? Провел полгода в дурдоме? Закодировался от пьянства? Не дает прохода отцу со своими дурацкими грандиозными прожектами?!
— Ты меня слушаешь?
— Да, — кивнула Тамара.
— Вот что: я настоятельно рекомендую тебе немедленно спуститься вниз и принести извинения дяде.
— Нет!
— Что «нет»? — встрепенулась Светлана Петровна.
— Пусть дядя сейчас найдет в себе мужество, отпросит амбиции и поднимется сюда принести мне свои извинения.