— В форт Молтри вместе с другими пленными семинолами отправили Оцеолу. Он при смерти, Джеймс, и спрашивал о тебе.
Конец близок. Джеймс понял это, как только вошел в камеру, где лежал умирающий вождь. Сам Оцеола тоже знал, что дни его сочтены, и сейчас чувствовал приближение смерти. На нем был головной убор с пышными перьями, на груди висело множество серебряных амулетов.
Джеймс подошел к вождю, боясь, что тот уже испустил последний вздох, но Оцеола был еще жив. Вероятно, ощутив приближение Джеймса, он с трудом поднял отяжелевшие веки и через силу улыбнулся. Потом глаза его закрылись, и Оцеола знаком велел гостю сесть. Джеймс опустился рядом с ним и взял руку вождя.
— Воин не должен так умирать, не правда ли, друг мой? — тихо проговорил Оцеола.
— Смерть — долгожданный отдых для великого воина, который вел свой народ к свободе.
— Для воина, выбившегося из сил.
Как много умерло людей — белых, индейцев, негров! Оцеола вдруг сжал руку Джеймса. Это напоминало рукопожатие белых. Семинолы научились ему у тех, с кем подружились. Когда-то рукопожатие Оцеолы было очень крепким. Этот человек умел убивать, но умел и дружить. Во многом он оставался для Джеймса загадкой. Оцеола не боялся смерти, ибо не раз смотрел ей в лицо. И все же у Джеймса защемило сердце, а на глаза навернулись слезы.
— Знаешь, приходили художники — белые художники, чтобы нарисовать меня, — сообщил Оцеола. Легкая улыбка тронула его губы. — Я позировал им. Больше всего мне понравился и заинтересовал меня художник по имени Кэйтлин. Он знаком со многими индейцами, бывал в самых разных местах.
Джеймс кивнул:
— Твои портреты поместят в газетах.
Оцеола открыл глаза.
— Я слышал, что в газетах называют Джесэпа трусом и предателем за то, что он вот так взял меня в плен.
— Да, многие белые возмущены тем, что произошло. Многие считают тебя отважным и благородным человеком. Поэтому художники и пришли рисовать тебя.
— Джесэп думал, что война закончится, когда меня не станет, но это не так. Молодые воины мужают. Москиты донимают белых, к тому же есть места, куда им не добраться. Но я умру и уже не увижу, как над белыми одержат победу.
— Ты снискал себе славу и знаменит даже среди белых. Увидев твои портреты, они поймут, что ты все тот же гордый воин и только из-за предательства попал в плен. Твое имя будет жить вечно.
— Я умру непобежденным. — Оцеола взглянул на Джеймса, и глаза его заблестели от слез.
— Да, непобежденным. Но ты не умрешь, Оцеола. Для индейцев и для белых ты бессмертен. Даже сейчас ты легенда для всех. История сохранит твое имя.
Оцеола помолчал, удовлетворенный словами Джеймса. Потом спросил:
— А ты, друг мой? Для меня война закончилась. А для тебя?
Джеймс вздохнул:
— И для меня тоже. Я надеялся помочь, но мне ничего не удалось сделать.
— Ты покинешь Флориду? Станешь белым?
— Пока не знаю. Я женился…
— На отчаянной рыжеволосой белой чертовке? На дочери Уоррена? Да, я слышал. Если бы она участвовала в этой войне, нас уже давно победили бы.
— Но она не хочет видеть нас побежденными, — сказал Джеймс.
— Она твоя жена. Ты убил Уоррена. Вскоре у вас родится ребенок. И что это значит?
— Пока не знаю. Может, останусь здесь, в Чарлстоне, на некоторое время. Или поеду домой.
— Но сможешь ли ты спокойно жить среди белых, пока бушует война?
— Я бы уехал на юг. У нас с Джарретом есть владения на юго-востоке.
— У форта Даллас? Там же солдаты.
— И поблизости отряды семинолов. Едва ли в такой глуши возникнет серьезный конфликт, но, возможно, время от времени мне удастся оказывать услуги враждующим сторонам.
— Может, и так. Значит, белые освободили тебя. — Оцеола серьезно посмотрел на Джеймса. — И ты поедешь домой.
— Или останусь здесь.
— Думаю, ты уедешь. — Оцеола улыбнулся. — Ты очень красноречив. Бегущий Медведь. И всегда этим отличался. Я слышал, что ты великолепно говорил в суде. И, хотя для тебя вопрос стоял о жизни или смерти, ты все равно защищал наш народ. Полагаю, война для тебя закончена. Ты больше не будешь сражаться, потому что нет такой битвы, в которой одержишь победу. Ты человек чести. Ты снова обрел сердце и душу. Никогда не оглядывайся назад. Бегущий Медведь. Ты был для нас настоящим другом. Ни одна из сторон не сломила тебя. Как я, мой добрый друг, как многие наши люди, ты остался непобежденным. А сейчас иди. Бегущий Медведь. Оставь меня с женами и семьей. Иди к своей новой жизни. И помоги сделать мир таким, чтобы все жили в нем спокойно.
— Оцеола…
— Иди. Ты порадовал мое сердце. Джеймс поднялся и вышел. Уидон, кивнув ему, направился в камеру. За ним последовали один из жрецов, младшая жена Оцеолы и его младшая дочь.
На улице Джеймса ждала Тила. Они молча пошли к берегу, сели в лодку и поплыли в Чарлстон.
Оттуда они в последний раз посмотрели на форт, высившийся над морем.
— Думаю, он не протянет и суток, — наконец сказал Джеймс.
Тила обняла его:
— Мне очень жаль. Я знаю, как ты любил его. — Да, я любил его. Для близких его смерть еще тяжелее. Но кое-то обрадуется, что Оцеолы уже нет. Были вожди, недовольные его стремительным взлетом, обвиняли Оцеолу в бесчисленных бедах, выпавших на долю индейцев. Однако пока никто не понял, что теперь война примет еще больший размах. Оцеола станет легендой и для индейцев, и для белых. Дикий Кот не сложит оружия. Арпейка, которого белые называют старым Сэмом Джоунзом, будет продолжать борьбу. Если этих людей и схватят, их племена не прекратят военных действий. — Джеймс посмотрел на Типу. — Но сейчас речь о тебе. Как мы поступим? У нас скоро родится ребенок. Это твой город, прекрасный, цивилизованный, с великолепной архитектурой.