— Тс-с, — приложила я палец к губам. — Нянюшка Поллок рассердится. Она скажет, что ты не должна тревожить мои сны.
Мы прыснули, и она присела на краешек моей кровати.
— Мне… так понравилось.
— Что? — воскликнула я. — Тебе понравилось обедать с престарелыми профессорами?
— Они не все престарелые. Там был один…
— И?
— С ним было очень интересно. После обеда…
— Я знаю, — перебила ее я. — Дамы оставляют джентльменов пить портвейн и обсуждать вопросы слишком весомые или слишком грубые для деликатных женских ушей.
Мы опять расхохотались.
— Расскажи мне еще об этом не очень престарелом профессоре, — попросила я. — Я и не знала, что такое бывает. Я думала, они рождаются престарелыми.
— Образованность не всегда означает нудность.
Она светилась, и это было очень заметно.
— Я никогда не предполагала, что званый обед способен доставить тебе столько радости, — прокомментировала я. — Это внушает мне определенную надежду. Мне уже приходило в голову, что недалек тот день, когда мне тоже придется посещать эти обеды.
— Все зависит от того, кто еще там присутствует, — улыбаясь пояснила Фелисити.
— Ты еще не рассказала мне об этом молодом человеке.
— Ну, я бы сказала, что ему уже под тридцать.
— Ах, так значит, он не так уж и молод.
— Для профессора молод.
— И чем он занимается?
— Египтом.
— Эта тема, похоже, пользуется успехом.
— Твои родители вращаются в определенных кругах.
— Ты рассказала ему, что меня назвали в честь камня Розетты?
— Если честно, то да, рассказала.
— Надеюсь, это произвело на него должное впечатление.
Мы продолжали легкомысленно болтать, и мне не пришло в голову, что поскольку Фелисити понравился сегодняшний обед, меня ожидают перемены.
Уже на следующий день я познакомилась с Джеймсом Графтоном. Мы с Фелисити, как всегда, отправились на нашу утреннюю прогулку. С тех пор как мы услышали историю о сорока следах, мы определили место, где разворачивались описанные мистером Долландом события, и часто там бывали. Там и в самом деле был участок, на котором трава росла очень плохо, и это производило гнетущее впечатление, способное закрепить веру в правдоподобность всей истории.
Неподалеку от этого клочка земли стояла скамейка, на которой я любила сидеть. Мистер Долланд так живо изобразил все происшедшее, что мне нетрудно было представить себе смертельною схватку братьев.
Следуя укоренившейся привычке, мы подошли к скамье и сели на нее. Мы пробыли там совсем недолго, когда к нам подошел какой-то мужчина. Он снял шляпу, поклонился и улыбнулся нам. Фелисити залилась краской и стала еще красивее.
— Да ведь это мисс Уиллс собственной персоной, — произнес мужчина.
— Доброе утро, мистер Графтон, — рассмеялась она. — Познакомьтесь, это мисс Розетта Крэнли.
Он повернулся в мою сторону и еще раз поклонился.
— Очень приятно, мисс Крэнли, — произнес он. — Вы позволите мне присесть на минутку?
— Сделайте одолжение, — ответила Фелисити.
Интуитивно я поняла, что перед нами молодой человек, с которым она познакомилась во время званого обеда накануне вечером, и что эта встреча отнюдь не случайна. Они о ней условились.
Мы немного поговорили о погоде.
— Так значит, это ваше любимое место, — произнес он, и у меня появилось ощущение, что он делает над собой усилие, чтобы включить меня в разговор.
— Мы часто сюда приходим, — отозвалась я.
— Нас заинтриговала история о сорока следах, — добавила Фелисити.
— Вы ее знаете? — поинтересовалась я.
Он ее не знал, так что я его просветила.
— Когда я здесь сижу, я представляю себе их дуэль, — разоткровенничалась я.
— Розетта очень романтична, — заметила Фелисити.
— Все мы в душе романтики, — ответил он и ласково улыбнулся мне.
Он сообщил нам, что направляется в музей. Из Египта привезли новый папирус, и профессор Крэнли позволил ему взглянуть на него.
— Это так волнует, когда появляются новые находки, позволяющие расширить область наших познаний, — добавил он. — Вчера вечером профессор Крэнли сообщил нам о чудесных открытиях, сделанных за последнее время.
Он начал рассказывать об этих открытиях, а Фелисити слушала его, как зачарованная.
Внезапно я осознала, что происходит нечто, способное оказать влияние на всю мою жизнь. Фелисити от меня ускользала. У меня не было никаких оснований подозревать ее в этом. Она по-прежнему была мила и заботлива, но мне чудилась в ней какая-то рассеянность, как будто, разговаривая со мной, она думает о чем-то другом.