Огайра ползал по холодному каменному полу, старясь разжечь еле тлеющие угли, он хотел согреться и собраться с мыслями. Необходимо было как можно скорее придумать выход из этой патовой и совершенно абсурдной ситуации. Но как бы ни терзал несчастный маг свою уставшую голову, а путные мысли в неё не приходили. Виною тому было тотальное бессилие и в первую очередь перед собственными демонами, внушающими ему всепоглощающее чувство вины.
Все эти часы Огайра провалялся в бреду, воображая какие зверства творил Таймар на его родине. Маг представлял, скольких он убил и что порушил, прежде чем завладеть виманой, которую Огайра видел в серебряной воде. Поначалу-то маг, конечно, пытался убедить себя в том, что ему показалось и это был какой-то другой корабль. Но потом он вынужден был признать, что всё увиденное им жесточайшая правда, потому как ни один корабль в человеческих кругах нельзя спутать с виманой, даже будучи безобразно пьяным.
Огайра изнывал от чувства вины и лютой ярости. Ему казалось, что сердце его прокручивается через мясорубку ненависти к Таймару Маелраху, придавившему мага своей тяжеловесной беспринципностью. Еще недавно Огайра готов был расплатиться жизнью за свои ошибки, а теперь понимал, что и десяти его воплощений не хватит, чтобы исправить злодеяния роглуарца, которого он самолично привел в Валамар.
Огайра стыдился за собственную ненависть и злость, как правило, не позволяя себе таких низменных чувств, но сегодня ярость была ему на руку. Оставшись без маны и будучи уязвимым как никогда, маг напитывал себя злостью, не осознавая даже, что облачается в неё как в доспех. Именно ярость и нежелание мириться с действительностью и подняли измотанного мага на ноги, а потом понесли туда где он мог заручиться поддержкой.
— Юна, девочка моя, ты где, Юна? — звал Огайра свою дочь, блуждая по гостевому дому, где их разместил кей. — Юна, отзовись…
— Она в парке, — раздался за спиной, бредущего в полумраке коридоров мага, голос.
Огайра развернулся и чуть было не порезался о колючий и острый как шип взгляд Тары.
— Где ты был всю ночь? — в негодовании бросила она. — Ты что пьян?!
— Нет, я…
Говорить у Огайры сил не было, он облокотился о стену и, опустив голову, тяжело задышал.
— Опять влип в очередную неприятность! — раздражённо констатировала Тара и, не дождавшись ответа, принялась корить мужа. — Ты когда-нибудь доведёшь себя до предела, Огайра! Неужели ты не можешь жить как нормальный человек?
— Нет.
— Но почему, почему, демоны тебя возьми?!
— Наверно, потому, что я не человек, — тихо проговорил Огайра, подняв на жену измученный взгляд.
— Ну конечно! Конечно! Он у нас, видите ли, маг! — не на шутку разошлась Тара. — Только ты не забывай, что и дочь твоя маг, а я вот человек и не знаю, как с ней быть, если тебя вдруг не станет. Я человек, Огайра, че-ло-век! Хотя об этом моём недостатке ты вряд ли забываешь, моё увядшее тело тебе постоянно это напоминает. Конечно, я уже не та красотка, что была прежде, я почти старуха, в то время как ты всё ещё хорош собой. Даже проседь на висках и морщинки у глаз тебя ничуть не портят. Ты не стар несмотря на годы, а я… — Тара, всхлипнула. — Я знаю, что ты тяготишься мной и давно бы ушёл не будь у нас Юны…
— Прекрати! — оборвал стенания жены Огайра. — Прекрати делать из меня монстра, и без тебя делателей хватает. Я с тобой, я никуда не ушёл и не уйду. Когда я брал тебя, я знал, что ты не всегда будешь огненно-рыжей девчонкой с точёной фигурой, но я надеялся, что ты останешься такой же смешливой и любящей как тогда, когда мы повстречались! Жаль, что я ошибся…
Огайра отвернулся и побрел в сад, не обращая внимания на упрёки жены, летящие ему в спину ножами.
— Юна, девочка, — звал он, шаркая ногами по гравию, — Юна, — кричал Огайра, пока дочь не откликнулась и не пришла на его зов.
— Пап, ты вернулся, как здорово, а то я уже начала волноваться. Где ты был, выслеживал злодеев? Был на секретном задании, которое тебе поручил Вольгер? — щебетала Юна, всегда горой стоящая за отца.
— Да, бельчонок, — проговорил он, склоняясь и целуя дочь в темечко. — Я был на задании и потратил всю ману…
— Но, па-а-а-а-а… — сокрушённо протянула Юна. — Ты с таким трудом её накопил…
— Это было необходимо, моё золото, необходимо. То, что я узнал вчера настолько важно, что ты и представить не можешь, но…
— Что, но? — взволновалась Юна, видя, что отец ни на шутку расстроен.
— Но я ничего не могу сделать, потому что у меня нет маны. Случилось кое-что страшное, и оно требует моего вмешательства, а я высушен до капли, даже с Вольгером связаться не могу.
— А тебе надо с ним связаться?
— Да, бельчонок, очень надо, потому что он должен узнать то, что узнал я, и вмешаться пока не поздно.
— Во что вмешаться?
Огайра вздохнул. Меньше всего он хотел бы впутывать в эту игру свою дочь. Но если он не воспользуется сейчас её помощью, Тара может остаться одна, и тогда уже он будет проклят ею до конца всех своих будущих воплощений, а сама Юна не раскроет свой потенциал.
— Есть пророчество о том, что некий муж, поставит на дыбы весь мир людей, изменив ход времён.
— О-о-о-о! — восхищённо протянула дочь, не осознавая, конечно, разницы между старинными приданиями и реальной угрозой.
— Я знаю этого воина лично, и это не так патетично как тебе кажется, бельчонок. В реальности это ужасный, бесчеловечный монстр, готовый всю Пирамиду с ног на голову поставить в угоду своим амбициям. Романтичного ареола вокруг него нет, лишь кровь и разрушения.
— Ты должен его остановить? — начала догадываться Юна.
— Да. Но это не просто. Раз я уже пытался и был уверен, что он мертв, а вчера узнал, что это не так. Если верить пророчеству вскоре он обретёт некий дар, который сделает его сильнее и тогда уже….
— Его будет не остановить, — подхватила Юна, видя, что отцу тяжело даже думать об этом. — Значит, мы должны отыскать Вольгера и связаться с ним! — твёрдо заявила Юна, вздернув курносый нос в канапушках.
Огайра посмотрел на свою смелую девочку, которая понятия не имела во, что ввязывается, и сердце его в этот момент словно тесками сжало. Не в силах даже вздохнуть, он кивнул и повёл отважную любительницу книжных приключений в ритуальный зал. Но по дороге они зашли в гостиную замка и прихватили подушку с любимого кресла кея.
— Если ты сумела отыскать меня в озёрной воде, то в серебряной и подавно получится, — проговорил Огайра, протягивая дочери подушку. — А это поможет тебе быстрее считать витал Грута.
В ритуальном зале угли уже простыли, но молодой и пышущей маной Юне они были ни к чему, девочке хватило и пол дюжины свечей.
— Закрой глаза и постарайся считать витал кея с этой подушки, — инструктировал маг, свою дочь. — Как только ты поймаешь волну, зафиксируй её в своей памяти, а потом помести слепок в чашу.
— Так просто!
— Это специальная серебряная вода, она делает за мага самую муторную работу, но показывает лишь то, у чего есть витал.
— А лик Бога она покажет?
— Только если он решит прошвырнуться по земле, — усмехнулся Огайра, — но это, как ты понимаешь, маловероятно.
— Здорово! — восхитилась Юна. — Вот бы нам такую воду.
— У нас нет постоянного дома, а в бурдюке её не перевезешь, она его разъест. Серебряная вода может находиться лишь в ритуальной каменной чаше.
— Понятно, — грустно буркнула Юна и принялась за работу.
Огайра любовался своей девочкой, умиляясь её стараниям. Юна по-ученически сжала подушку двумя руками, прикрыла глаза и, чуть вытянув вперед шею, начала настраиваться. Ресницы её дрожали, на кончиках пальцев вибрировала мана, отчего подрагивала и подушка, а губы сложились в трубочку, будто она старалась втянуть в себя всю информацию, что содержалась в принадлежащем Вольгеру предмете.
— Есть! — прошептала Юна, не открывая глаз. — Я нащупала его, он такой… Такой…
— Другой? — помог ей Огайра. — Вольгер Грут не человек и даже не маг, бельчонок, он кей. Раз, почувствовав его витал, ты его ни с чьим уже не спутаешь.