На неплохо освоенном роглуарском Китэрия пыталась выяснить у слуг, где пропадает их господин, но никто ничего не знал или просто не желал распространяться. Женщины, что наведывались в комнаты пленницы, держались отстраненно, словно чурались иноземки, и лишь одна единственная работница не брезговала общением с этэри. Она была уже довольно старой женщиной, с жухлым морщинистым лицом и впалыми глазами, которые впрочем, не по-старчески сверкали, когда она принималась распускать сплетни, что ходили по замку, теша любопытных баб.
Старуха судачила обо всем, что слышала в коридорах, кухне, уборных и других местах, куда имела доступ и, как правило, болтовня её была пустой как мыльный пузырь. Но однажды она заговорила о князе, и Китэрия наконец узнала то, чего предпочла бы не знать.
— Возвращается наш батюшка в столицу-то, возвращается орёл ясноглазый, — лепетала она, взбивая подушки. — Я карга старая и то истосковалась, а вы молодки, поди совсем без него извелися?
Китэрия вопросительно посмотрела на дурную бабу.
— Что зеньки свои колдовские на меня вылупила, краса заморская? Сама-то уж поди любилась с героем нашим? Ждешь небось, недождесся, когда он возвернется? — заискивающе спросила прислужница, облизывая пересохшие губы.
— Нет, не любилась — коротко ответила Китэрия.
— А для чего ж он тебя тогда ягодку к себе поближе да в отдельные хоромы пристроил? — недоумевала старуха. — Он что же тебя и не приласкал ни разочу? — допытывалась сплетница. — Ну не переживай, может еще приласкает, — прохихикала она.
Китэрия сморщилась, неожиданно для себя вспомнив тяжелое дыхание Таймара у своего уха, его горячие влажные губы, сильные руки и жар, который буквально иссушал её.
— Надеюсь, Боги уберегут меня от его любви, — прошептала она.
— Вот дурная! — возмутилась старуха, как будто этэри о её родном сыне говорила. — Он же принц! Наследник империи! Ну, может, не красавец, спорить не стану, но что-то ж в нём наши девки находят. Говорят, князь — лучший полюбовник во всей столице. Будто горячее мужика у нас нет и не сыщется, наверное. Замужние муэ и те вокруг него хвосты вьют да вздохи вздыхают. Такую любовь он среди баб сыскал, что вешаются они на него как гулящие. Но правда и страху нагнал не малого, — тише добавила она.
— Какая же это любовь?! — воскликнула этэри. — Вот страх — это да!
— Много ты в этом понимашь, юродивая. У тебя поди и мужика то ещё ни разочку не было.
— Я ещё не прошла инициацию. Если бы меня не похитили, был бы… наверное, — неуверенно добавила Китэрия.
— Наверное, — передразнила её баба. — Такая красивая и такая холодная, тфу. В тебе, что вместо крови вода морская течет что ли? Неужто тебе не хочется, чтобы тебя обласкал кто?
Китэрия промолчала, не желая делиться со сплетницей слишком личными воспоминаниями, что вдруг накатили на неё с новой силой. Девушка даже подумала, будто знает секрет княжеского успеха, которым тут все дивились, ведь если он был сыном Вату, то горячее его в Роглуаре и впрямь никого не сыщешь.
— И правда, юродивая! Нос от князя воротит! — продолжала сетовать служанка. — Он же лучший воин в нашем круге, к тому ж молодой ещё. Ваши маляры между прочим с него самого Вату писали, так-то! — с гордостью заявила баба, воздевая к потолку сморщенный от стирки палец.
— Нашла чем кичиться, — усмехнулась Китэрия, — он ведь падший.
— Кто падший?
— Как кто? Вату.
— Не знаю про какого Вату ты мне чешешь, а я имела в виду грозного Бога войны, — благоговейно произнесла служанка понизив голос.
— Так это он у вас грозный Бог войны, потому что помог роглуарцам вторгнуться в наш круг и спалить Армаяр. Знаешь, кстати, почему он это сделал? Молчишь, значит не знаешь, — протянула этэри. — А сделал он это потому, что жители этого славного города отказались видеть в нем Бога. Из-за религиозных разногласий так сказать, война началась. Вату уроженец Ихикейлы, а не Бог. Говорят, в своем круге он был значимой фигурой, но чем-то прогневил Богов. Не знаю, за какую именно провинность его отослали на два круга ниже, только оказался он в Валамаре не в самое подходящее время. Мы тогда претерпевали упадок и рассчитывали, что он поделится с нами мудростью архангелов Ихикейлы, но он не желал служить низшим. Напротив, Вату ждал нашего поклонения, а валамарцы народ гордый, хоть и миролюбивый. В общем, сослали его ещё на один круг ниже, то есть в ваш. И вот тут-то он и снискал долгожданную преданность и славу. Даже любовницей обзавёлся. Его старший сын последовал за ним в Роглуар, став очередным проклятьем на наши головы. Думаете, он просто так помогал Деораку? Считаете вашего драгоценного Таймара величайшим воином? Хотя это, несомненно, так, но мне почему-то кажется, что его находчивость, мощь и спесь призваны служить одной цели — мстить Муна-Нэмид за непокорность. Вату больше не опасен, но его сыновья на свободе бродят среди озлобленных, серых людей, что с радостью становятся оружием в войне с нами!
— Ты многое знаешь, жрица, но и я кой-чего слышала — гордо заявил прислужница, — В шестом круге, обитают только прекрасные архангелы. Если наш Бог войны таков, как ты его описываешь, он не мог стать порождением Ихикейлы.
— Ангелы смерти есть во всех кругах, женщина, — с грустью проговорила Китэрия. — Этот требовал у людей то, что они могут дать лишь добровольно.
— Что же это?
— Уважение и преданность.
— Скажешь тоже, — усмехнулась баба. — Нашему князю вот все преданны и не всегда по доброй воле.
— Это оттого, что вы племя рабов, — печально изрекла этэри. — Но вашей вины в том нет, просто вы живете в вибрациях страха. Даже на меня они действуют, не представляю, как тяжко приходится местным.
— Ой, ой, да гляньте в окуляры, — заблеяла служанка, — сама взаперти сидит и что-то там про народ наш брешет, которого поди и не видала-то толком. Ещё скажи, что наш князь с императором тоже в хоромах своих сидят и от страха трясутся! — ухмыльнулась баба, уверенная в том, что этого просто не может быть.
— В таком месте как это невозможно не бояться, — спокойно ответила Китэрия. — Вы боитесь тиранов. Тираны страшатся утратить свою власть. Но здесь все, так или иначе, рабы страха. Вот ваш настоящий Бог, а не Вату!
Прислужница, задрала подбородок, гордо хмыкнула и удалилась, так и не доубирав комнат. Этэри осталась одна и без ужина.
— Вот и поговорили, — буркнула она себе под нос и уставилась в окно, наблюдая как облетают последние листочки с единственного дерева во дворе, что она могла видеть из своей башни.
Китэрия сидела и думала, как закрутится её жизнь с возвращением князя. Накроет ли её чёрным покрывалом его сумрачной души, или Истан всё-таки сможет как-то повлиять на её безрадостную судьбу? Девушка смотрела на дрожащие от ветра листья, с трудом удерживающиеся на своей прежней основе, и понимала, что никто в целом мире не спасет её от князя. Хуже того, по его возвращении она, скорее всего, распрощается с принцем. Таймар не позволит своей рабыне встреч с кем-либо кроме него, и ей ничего не останется, как сорваться вниз как этому пожелтевшему листку и пасть вглубь вечной ночи.
Этэри просидела у окна вплоть до глубокой ночи, разглядывая крошечный садик, а когда она уже собиралась ложиться в постель, до неё донесся лязг многочисленных замков на дверях. Она встала посреди спальни, непроизвольно кутаясь в плед как броню, и когда петли скрипнули, а дверь отворилась, её сердце ухнуло вниз, как с ледяной горки — девушка поняла, что это конец — конец всем надеждам, чаяниям, тихой хоть и скучной жизни, возможно даже конец самой жизни!
— Как кстати, что вы ещё не спите, — послышался в прихожей радостный голос принца.
— Вы? — удивилась Китэрия. — Так поздно?
— Именно, — задорно улыбаясь, прошептал Истан, — именно что поздно, моя дорогая Китэрия, но не слишком. У меня ещё есть шанс спасти вас!
— В самом деле, — растерянно выдохнула этэри. — Но как? Князь уже на пути в столицу, скоро он будет здесь…