Второй уровень находился выше, чем первый. Так мне показалось. Тоннели то сужались, то расширялись, но неумолимо приближали меня к… к чему-то. В скудном освещении подземелья сложно было ориентироваться, а разыгравшееся воображение и вовсе, делало это невозможным. Казалось, из-за поворотов выскакивали уродливые монстры, как один напоминающие когда-то увиденных мною в хоррорах. Но стоило нам подойти к ним поближе и они исчезали во тьме.
— Что имел в виду Господин? — спросила у Урфика, вспомнив про разговор в покоях. Он остановился, вытирая черную слизь, случайно попавшую в глаза. Под ногами его образовалась вязкая лужа.
— Урфику не положено болтать.
— Но ты ведь все знаешь, — сказала я, припомнив, как уродец радуется похвале. — Господин молчалив, мне не добиться от него ответа. И тебе не надо прямо отвечать. Намекни. Урфик умный, мне так о тебе рассказывали.
— А ты принимаешь меня за идиота, — прохрипел он. — Ушлая дрянь. Топай вперед, не то Урфик намекнет, что бывает с теми, кто пытается обмануть его.
Гнетущее молчание сопровождало нас весь путь до второго уровня. И только вопли грешников раздавались повсюду. К ним невозможно было привыкнуть. Они били по нервам с ювелирной точностью, вызывая панический ужас и осознание, что совсем скоро мой голос смешается с тысячами других голосов.
Мы остановились около тяжелой железной двери. Урфик опустил рычаг на стене и спустя несколько минут затащил меня внутрь душной земляной камеры. Людские крики ворвались в голову, в клочья растерзав остатки самообладания. Я забилась в лапах Урфика, вопя от страха. Пыль летала в воздухе — острая, словно металлическая стружка. Длинные цепи свисали с потолка, на концах которых покачивались острые крючья. Свободных цепей было мало. Сначала мне показалось, что на этих крючьях болтаются мясные туши. Ну не может быть, что люди… не может! Но они выли, стонали и дергались, слишком по-человечески, чтобы поверить в обратное. Урфик потащил меня к свободному крюку. Никто не обратил внимания на мой визг, никто не бросился на помощь.
Я поскользнулась на мокром полу и рухнула на колени, выставляя перед собой руки. В нос ударил резкий запах разлагающегося мяса: на залитом кровью полу среди сотен камней разной тяжести, лежали рыхлые куски, покрытые пылью, которые и издавали это зловоние.
Урфик схватился за цепь и потянул, опуская крюк. Издав громкое бряканье, цепь поддалась. Я поползла вперед, не разбирая дороги. Колени скользили по полу, освежеванные висящие тела мелькали перед глазами. Острая боль пронзила грудную клетку — крюк прошил ее насквозь, окровавленным концом выйдя наружу. Я схватилась за острие, торчащее из груди — источник боли, намертво застрявший в теле.
Урфик дернул цепь, и меня вздернуло в воздух. Захлебываясь в агонии, я болтала ногами, не чувствуя пола. Но вскоре на щиколотках защелкнулись кандалы. Стопы коснулись твердой поверхности, когда Урфик ослабил натяжение цепи.
Уродец ухмыльнулся напоследок, отошёл от меня и осмотрелся. Снял с крючьев несколько неподвижных тел и потащил их к выходу. Хлопнула дверь.
Пыльный туман опустился к полу, рассеиваясь у потолка. В блеклом свете блеснул металл. Люди бесновались, остервенело брякали цепями, задрав кверху головы. И я смотрела — на чудовищных размеров механизм, медленно пришедший в движение. Винтовые лопасти раскручивались, с каждым кругом набирая обороты, поднимая в горячий воздух осевшую на пол стружку и камни.
Миг, и вся мощь адского вихря обрушилась на трепещущие тела грешников. Пыль драла кожу, снимая слой за слоем. Кровоподтеки появлялись от ударов беспорядочно летящих камней.
Цепи звенели, поддаваясь направлению ветра. Крюк в груди раздирал плоть, увеличивая в размерах и без того ужасную рану. Тело объяла боль. Вопли, крики: все смешалось в устрашающем гуле работающих лопастей.
Я пыталась вытащить крюк. Поначалу, пока тело не стало похоже на кусок освежеванного мяса. Сил осталось лишь на тихие стоны сквозь распухшие губы и мало что значащее шевеление пальцами.
Острый камень перебил колено, цепь натянулась под весом моего завалившегося набок тела. Крюк раскурочил рану в груди, причиняя мучительную боль. Из последних сил я подняла руку и ухватилась за цепь, подтянулась, становясь на уцелевшую ногу.
Затуманенное сознание было на грани помешательства. Контроль над мыслями удерживать становилось сложнее, но я знала, что боль — в голове. Поглотит она разум или станет спасением зависело только от меня самой.