— Что это?
— Моя защита, — отвечает, к моему вящему удивлению, он. Ну что ж. Хоть какой-то ответ.
Тут мужчина, схватив меня за руку, тащит за собой, и я понимаю, что мы бежим — в другой руке его бьется о стены сумка, набитая вещами и какими-то банками. И тут, ощутив ногами холод коридора, резко торможу его, насколько это возможно: по ощущениям я словно привязана к скоростному поезду.
— Ну? — недовольно оборачивается он, сверкнув своими огромными глазищами, и мне кажется, что они снова покрыты корочкой льда.
— Мне нужна обувь. Срочно. Обувь! — лепечу я.
Он вздыхает и снова тащит меня, как на буксире, к лестнице.
— Нет, ты не понимаешь! — верещу я. — Мои босоножки! Мне нужна МОЯ обувь!
Он не слышит и не видит ничего, продолжая идти вперед, как ледокол.
Луна! Неужели все мои труды, все мои страхи были напрасными? Неужто я зря страдала и мучилась с Клаудом, еле вынося его невозможную близость? Правда ли, что я умру просто так, зря?
Нет, нет. Не бывать этому.
Я резко толкаю его свободной рукой в спину, пинаю в каменную икру ногой.
— Ты! Чудовище! Мне нужна моя обувь! — он поворачивается ко мне, застывает, нависнув прямо надо мной, и я читаю в его глазах, что еще чуть-чуть, и он убьет меня прямо тут. В глазах полыхают костры безумия, и мне снова становится страшно.
— Пожалуйста, — прошу я, и моя злость тут же испаряется, а на смену ей приходят слезы отчаяния. — Прошу тебя. Мне нужна моя обувь. Обязательно. Тебе ведь ничего не стоит взять ее?
Он глядит на меня сверху вниз, сжав губы, от чего ужасно играют желваки, и кажется, будто скрипят зубы.
— Прошу, — тяну я.
Вместо ответа он подхватывает меня, закидывает на плечо и несет по темному коридору. Только я думаю, что моя жизнь прожита зря, как он заворачивает туда, где я уже была сегодня — место, где очнулась после ужасной ночи.
Нагнувшись, он захватывает двумя пальцами шнурки босоножек, и идет со всем грузом дальше — вниз, по лестнице, из дома, бредет к парковке, где нас ждет большой джип. Я прячу свое лицо, потому что на нем видно облегчение: в моих руках мои босоножки, а на одной из них болтается флешка из кабинета Клауда.
Клауд
— Ее нигде нет, — начальник охраны, Ларс, прячет глаза, дебильный трус.
— Ты хорошо искал? — спрашиваю спокойно, сквозь зубы, потому что кругом бродят шпионы — первые лица города.
Оборотень в ответ прикрывает глаза.
— Возьми еще кого-то, у кого нюх получше! — резко выхожу из себя, и толкаю этого дебила в плечо. Он даже не морщится.
— Я искал не один. Нас было пятеро, — докладывает он.
— Камеры? — пытаясь держать себя в руках, продолжаю допрос.
Оборотень открывает рот, чтобы что-то сказать, как сзади меня хлопает по плечу этот слизняк. Мэр Лейстауна.
— Клауд, спасибо за прием. Ночь Справедливости закончилась, это был отличный праздник. Но и они кончаются, наступают будни, и всем нам пора расходиться по домам, — его голос вальяжный, стекающий с языка медленно, как застывший мед. Девчонка, Сьюзи, кажется, оглаживает его по спине и одновременно подмигивает мне.
Работает на два фронта, стерва:
— По домам и по постелькам. Правда ведь?
Даже без этого словесного намека понятно, что она готова залезть ко мне в штаны прямо сейчас. Думаю, ее даже наличие наблюдателей не остановит. Деньги и власть этого жирного мудака находятся в приоритете в ее пустой головешке. Хотя хер знает, может быть она будет согласна и на перепихон втроем. Или вчетвером, судя по стойке, которую тут же сделал начальник охраны на ее откровенное декольте.
В ответ на ее слова я льстиво улыбаюсь.
— Почему бы и нет, — от того, что я поддержал ее незамысловатый намек, она расплывается в улыбке, думая, что удачно закинула наживку.
— Клауд, — вдруг резко пресекает наш тупой флирт мэр. — Я надеюсь, ты решил мою маленькую проблему?
— Со мной вам не о чем волноваться, — почти честно отвечаю я. Со мной-то как раз ему есть о чем волноваться. Особенно сегодня, после этих дебильных новостей.
— Я не сомневаюсь в тебе, мой мальчик, — милостиво снисходит до похвалы этот тюфяк и хлопает меня по плечу. Держу себя в руках, прячу за оскалом налившиеся ядом клыки. Ненавижу такой род общения, когда низшее звено пищевой цепочки пытается прыгнуть выше своей головы. Чтобы не выдать специфическое изменение глаз, когда обращение в оборотня близится от накала эмоций, опускаю голову.
Мэр смеется, думая, что так я выражаю свою покорность. Хер тебе, лысый мудак.
— Доказательства уже уничтожены? — снова спрашивает он. И его слова будят во мне зверя. Я чувствую, как щетина пытается проступить на груди и простым усилием воли ее не сдержать: сказывается раздражение, тяжелая ночь, и этот невероятный косяк, из-за которого под вопросом не только карьера этого дебила напротив, но и все наши жизни.