Его глаза не сулят ничего хорошего: это мрачные дыры, которые могут затянуть меня вглубь в свои недра, сжечь ритуальным костром. Но даже огневище не разбудит в нем ничего человеческого, я это точно знаю, помню, вижу. Его демоны затеяли страшные танцы в глубине его темной души под похоронную музыку, которая звучит по мне.
Которая. Звучит. По. Мне.
О, Луна, неужели пришел мой последний час? Принимаю свою судьбу. Но я благодарна этому миру за все, что было со мной — за последние дни и часы моей жизни. Только здесь, в этом плену маленького заброшенного дома я узнала, что достойна быть любимой и могу иметь маленький кусочек счастья.
Мир, такой большой, не сотрясет такая маленькая потеря, как душа оборотницы, узнавшей в конце своей короткой жизни, что такое взаимная любовь, тепло, нежность и забота. О, Луна!
Клауд делает шаг мне навстречу, еще и еще один. А я словно пригвождена к месту — бежать бессмысленно. Да и побег раззадорит его еще больше, но терпеть физическую боль, его прикосновения к своей коже я больше не смогу. Потому что после поцелуев и возносящей к небу любви и ласки Алекса — это больше не мое тело, это храм любви, и я не хочу осквернять его Клаудом.
— Вижу, ты неплохо тут провела время, — демонстративно принюхивается он, изогнув бровь, намекая на запах секса, которым фонит в доме. — И что же, неужели трахалась с удовольствием? Кончала под ним?
Я резко задерживаю дыхание, боясь ненароком сказать или сделать что-нибудь не то, что подействует спусковым крючком и бомба замедленного действия, которой стал сейчас Клауд, может рвануть и без детонатора.
— А ведь я искал тебя, искал и надеялся. Надеялся, что найду тебя мертвой, но верной. Но никак не живой и использованной чужим членом.
Он поворачивает шею из стороны в сторону, будто разминая ее, от чего она немного хрустит, и засовывает одну руку в карман куртки. Там что-то звенит. Будто ключи на связке, но я точно знаю, что это не они.
— Клауд…я… — еле слышу свой сбивчивый голос, и, чтобы придать себе решимости, откашливаюсь. — Нам нужно развестись. Зачем я тебе…
Он запрокидывает голову наверх и зло хохочет, а, отсмеявшись, резко прекращает и опускает голову, пристально разглядывая меня, цепко скользя по каждому участку открытой кожи.
— Развестись? Нет, милая моя. У нас с тобой только один выход из нашего прекрасного брака. И победителю, может быть, повезет: он уедет в катафалке.
Вздрагиваю и пытаюсь сжаться еще больше, желая провалиться сквозь землю, опасть сухими листьями, но только бы оказаться подальше отсюда и больше не видеть его возле себя. Я пробыла в плену так долго, что, казалось, весь мой мир разделился на ДО и ПОСЛЕ, и то, что было до плена хочу забыть, как страшный и ужасающе реалистичный сон.
— Я слишком долго был рядом с тобой, чтобы вот так просто отпустить. Ты должна это понимать, если не дура.
Вдруг он резко бросается ко мне, и я не успеваю даже осознать, как Клауд берет меня своими ручищами чуть выше локтей и давит пальцами так, что слышно, как трещит кость. Он нависает надо мной черной громадой с темнеющим лицом, мрачными глазами и шепчет со звериным свистящим звуком:
— Развод — это слишком просто, девочка моя. Вы все поплатитесь. Ты — за измену, а твой любовник — за то, что он сделал.
— Он не мой…лю… — начинаю говорить, но тут он начинает трясти меня так сильно, что, кажется, скоро отвалится голова. Трясет, а у самого злость буквально льется потоком из глаз, брызжет расплавляющей лавой, накрывает страшным звуконепроницаемым коконом.
— Не твой? Не любовник? Что ты говоришь, шкура?! Ты слила с моего компьютера всю информацию по незаконным застройкам в центре города, которые принадлежат мне, и теперь мне предстоит выкручиваться в суде. Ты переслала мэру скриншоты договоров на нелегальную поставку наркоты в тюрьмы штата, и информация вышла дальше, чем нужно, из-за чего меня сняли с предвыборной гонки. Ты понимаешь, то ты наделала? Дрянь! Ты разрушила мою жизнь!
Он резко отпускает меня и откидывает в сторону. Я чувствую, как горят места, к которым он прикасался, кожу покалывает так, что становится ясно — синяки уже проступили на нежной коже.
Клауд запускает руки в волосы и ходит из стороны в сторону. Оглянувшись, я смотрю на дверь и прикидываю расстояние, чтобы волчицей юркнуть в спасительную тень леса. Не думаю, что смогу далеко убежать, но попытаться уже стоит — Блэквуда явно накрывает тьма, с которой никому не совладать.
Вдруг он останавливается и смотрит на меня сумасшедшими глазами. Такого взгляда я еще не припомню: зрачки будто вращаются, как бешенные, по кругу. Его лицо преображается: черты заострены, губы мелко дрожат. Так мелко, что не увидеть, если не знать.