Для многих людей графиня Орлова-Чесменская казалась неразрешимой загадкой. Одни замечали, что «одета она была хорошо, но почти по-старушечьи: темное бархатное платье с прекрасным кружевом и длинная нить жемчуга, в несколько раз обвитая вокруг шеи, спускалась до пояса», другие люди, наоборот, видели в ней «блистательную светскую даму, которая нисколько не походила на московских богомолок». За ней особенно внимательно наблюдали в церкви. Она, конечно, не болтала во время службы без умолку, как другие фрейлины, а усердно молилась, но делала это без экзальтации и кликушества. Тогда легкомысленное общество решило, что наверняка под роскошным платьем графиня носит грубую власяницу, а вернувшись домой с бала и сняв бриллианты, тотчас нацепляет на себя двухпудовые вериги...
Чужая душа — потемки, но, по-видимому, после смерти отца Анна, по своей природе — человек неуверенный в себе и слабый, остро нуждалась в вожатом, защитнике, она явно была предрасположена к обретению духовного наставника, учителя, поводыря. Наверное, в этом-то и кроется причина, почему она отказывала женихам: Анна была убеждена, что муж таким наставником и учителем никогда не станет, — светских кавалеров она знала хорошо и им не доверяла, предполагая, что интерес к ней разжигают ее богатства (одна московская дама как-то сказала об Орловой: «Ей все кажется, что для (то есть ради. — Е. А.) ее мужиков на ней женятся»). Естественно, что Орлова искала наставника среди духовенства, и во время богомолья она встретила в Ростове, в Яковлевском монастыре, старца Амфилохия, который чем-то ее поразил и завоевал ее доверие. Анна подпала под его сильное влияние и завела с ним переписку. Но старец умер, и примерно в 1820 году по авторитетному для нее совету пензенского архиепископа Иннокентия она взяла в духовные отцы монаха Александро-Невского монастыря в Петербурге Фотия, точнее, после долгих просьб и уговоров графини Фотий согласился быть ее духовным отцом, да и то на определенных условиях.
Фотий — фигура противоречивая и весьма одиозная в истории Русской Православной церкви. Скромный сын новгородского церковного служки Петр Спасский (родился в 1792 году), он принял постриг и к началу 1820-х годов стал популярен в столице, его принимал император Александр I, знали и ценили многие сильные мира сего. С виду хрупкий, болезненный и хилый, он обладал харизматическими способностями, умел влиять на людей, подчинять их своей воле. Несомненно, Фотий был мистиком, который обычно поглощен собой, ждет божественных откровений от внутренних видений и «голосов» и чувствует свою богоизбранность. Кроме того, в нем горел огонь Савонаролы, и он яростно и даже отважно обличал язвы и пороки общества, что и выделило его из массы обычно сервильного духовенства. Особенно прославился он борьбой против масонов, различных тайных организаций и сект, довольно распространенных в тогдашнем обществе. Фотий видел в них дьявольский искус. Вообще дьявол виделся ему повсюду, и не раз, судя по его письмам, по ночам он вступал с нечистым в смертельный бой, порой бывал побит бесами по виду «человекообразными, безобразными, в сером виде, не великими по виду», но чаще, несмотря на свое хилое телесное строение, выходил победителем благодаря, естественно, вере, молитве и духу святому. Благодаря своим обличениям Фотий, ставший законоучителем в Кадетском корпусе, был замечен царем, петербургским светом и, наконец, графиней Орловой. Она писала потом о Фотии: «Он возбудил во мне внимание тою смелостию, тою неустрашимостию, с какими... стал обличать господствующие заблуждения в вере. Все было против него, начиная со двора. Он не побоялся этого. Я пожелала узнать его и вступила с ним в переписку. Письма его казались мне какими-то апостольскими посланиями. Узнав его более, я убедилась, что он лично для себя ничего не искал».