Но Анна была выше всего этого. Она была свято убеждена в праведности Фотия и даже перехватывала в Петербурге все доносы и жалобы на него и отдавала ему в руки. Анна верила, что Фотий ведет ее по пути спасения. Чтобы быть ближе к своему учителю, Орлова построила в версте от монастыря особняк «Уединение», в котором ее посещал Фотий и где она проводила годы в молитвах и постах. Столица была полна скабрезных сплетен на сей счет. Не чуждый светского злословья, Пушкин писал:
Позднейшие авторы считают, что все же Фотий не был «безбрачных дев супруг», и ему было важнее владеть не телом, но душой Орловой, и поэтому он особенно упорно «утверждал ее в девическом, физическом и духовном девственном состоянии». Не раз он убеждал ее не разбивать «скляницу девства»: «Потребно бо весьма и паче всего девице единое сокровище свое хранить, целость девства телесного и с тем Бог даст и духовное. Без духовного девства телесное, яко без души тело, но без телесного девства духовное како может на земле быть?» Как-то раз Орлова была потрясена, когда во время разговора с Фотием о возможном ее замужестве он подвел Анну к иконе Спасителя, сорвал с ее пальца кольцо с бриллиантом, повесил драгоценность на образ и воскликнул: «Се — жених твой!» Орлова тут же дала обет безбрачия и потом писала Фотию с облегчением: «О! истинно блаженное состояние девическое: никаких хлопот житейских за собою не имеет, только попечение едино остается иметь девице, как спасти душу». Читая переписку Фотия и Орловой-Чесменской, невозможно отрешится от чувства, что Фотий ловко манипулировал доверчивой графиней. Он требовал от нее почти монашеского поведения, нелицеприятно осуждал ее за роскошь, предписывал выбросить из ее дома антики («мраморные идолы»), но при этом не позволял ей уйти в монастырь (ведь тогда богатства, верно, потекут в ту женскую обитель, в которой она уединится!). Более того, он не разрешал Орловой даже оставить свет или хотя бы императорский двор. Анна жаловалась ему: «Поверишь ли ты, отец мой, как звание, в котором находится многобедная Анна, ей тяжко и день ото дня все становится тяжелее, и как жажду и алчу уединения... воистину иногда слезы радостные катятся, когда останусь одна и когда меня никто не требует». Напомню, что графиня Орлова-Чесменская была фрейлиной императрицы, а это была тяжелая публичная работа. Но Фотий был глух к жалобам своей духовной дочери и писал ей, что она есть «предстательница» церкви в мире власть имущих.
Фотий часто говорил Анне: «Ты не очень превозносись своим богатством, оно греховное, преступно нажитое». Возможно, что он достал какие-то документы о проделках Алехана в прошлом — например, об участии в перевороте 1762 года, а также в убийстве Петра III. Действительно, на репутации ее отца было немало кровавых пятен, и свои огромные богатства он нажил неправедным путем. Возможно, знал Фотий и о неприглядной роли Алексея Орлова-Чесменского в деле «княжны Таракановой».
Неслучайно Анна в 1832 году перенесла прах отца и его братьев из мавзолея подмосковного имения Отрада в Юрьев монастырь и там отмаливала их грехи, жертвуя и жертвуя богатства Орловых обители Фотия. При этом Фотий порой бесцеремонно требовал у Орловой все новых и новых денег и драгоценностей для монастыря.
В 1838 году Фотий, болевший какой-то странной гнойной хворью, умер на руках Орловой и был похоронен в построенной графиней церкви Похвалы Богородице, в особом склепе, где возле белоснежного мраморного саркофага Фотия Орлова приготовила мраморный саркофаг и для себя. Это было так странно и даже кощунственно: известно, что по традиции все настоятели этой одной из древнейших русских обителей находили вечный покой под полом священного Георгиевского собора. Сама же Орлова в 1848 году наконец тайно постриглась в монахини под именем Агния, но, как и раньше, продолжала жить двойной жизнью — оставалась фрейлиной и была монахиней. Она отличалась крепким здоровьем, никогда не болела, но 5 октября 1848 года, после чаепития в келье игумена Мануила, скоропостижно и непостижимо скончалась. Вскоре ее похоронили, согласно ее воле, возле праха Фотия. По ее завещанию почти три миллиона рублей было пожертвовано 340 монастырям России (!), а все ее наследство достигало 45 миллионов рублей. Некоторым внезапная смерть Орловой кажется странной и, в сочетании с находками чекистов, наводит на жутковатые размышления... Как бы то ни было, долгие годы туристам показывали обломанный железный крест за пределами закрытого советской властью Юрьева монастыря у церкви Благовещения на Мячино и говорили, что там, в одной могиле, в 1930-е годы были вместе закопаны выброшенные из своих гробниц чекистами тела Фотия и Анны Орловой. Теперь уже мало кто может показать это место. Юрьев же монастырь, после полусотни лет разорения и запустения, вновь оживает: обитель постепенно возрождается, слышен стук молотков кровельщиков на куполах разоренной церкви Похвалы Богородицы, некогда возведенной на средства графини Орловой-Чесменской.