Вскоре из Москвы к Тверскому двору стали приезжать гости. Сначала начали бывать у Георга его соплеменники — немецкие профессора Московского университета. Потом зачастил бывший сподвижник Павла I и будущий Герострат Москвы Федор Ростопчин. Это был интересный, оригинальный и совсем неглупый человек. Его шутки были известны всей России. Вот одна из них. Как-то раз император Павел спросил Ростопчина, правда ли, что его предки из татарского ханского рода. «Да, Ваше Величество», — отвечал Ростопчин. «Так почему же ты не князь?» — вопрошал с издевкой Павел. «Видите ли, Ваше Величество, когда татарские мурзы переходили к русскому великому князю или царю, то он их летом награждал княжеским титулом, а зимой — шубой со своего плеча. Так вот, мои предки, к несчастью для меня, перешли под скипетр московского царя зимой и получили шубу, а не титул!» Ростопчин находился в добрых, дружеских отношениях с Екатериной Павловной: «Жаль умершего губернатора Ланскова, жаль, что говядина дорога, жаль, что идет снег, жаль, что я не буду свидетелем вашего душевного счастья, достойный награды (ваших) добродетелей» (из письма Ростопчина великой княгине от 30 мая 1811 года).
Еще одним гостем салона Екатерины Павловны был Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий, прославившийся песнями, ставшими народными. Одну из семнадцати сочиненных им песен пели в Тверском дворце, а порой поют и сейчас:
Эти песни Нелединского-Мелецкого высоко ценили Карамзин, Жуковский, Пушкин. Он был украшением каждой компании — остроумнейший собеседник, образованный, начитанный, легкий и веселый человек. Словом, постепенно в Тверском дворце сложился интеллектуальный кружок, этакие «тверские Афины». И душой кружка стала Екатерина Павловна... Особое место в нем занял Николай Михайлович Карамзин. Его привез в Тверь Ростопчин, приходившийся родственником Карамзину, познакомил его с Екатериной Павловной, и Карамзин зачастил в Тверь в дом «тверской полубогини».
Здесь, в Твери, в салоне Екатерины Павловны, Карамзин начал читать отрывки из своей знаменитой «Истории государства Российского». Это был эпохальный научный труд, к тому же написанный легким для того времени языком. Иногда Карамзина принимали в «тверских Афинах» вместе с женой, он там жил подолгу и бывал в полном восторге от приема: «Только в нынешнюю ночь, — писал он приятелю из Москвы, — возвратились мы из Твери, где жили две недели как в волшебном замке. Не могу объяснить тебе, сколь великая княгиня и принц ко мне милостивы. Я узнал их несравненно более прежнего, имев случай ежедневно говорить с ними по нескольку часов во время наших исторических чтений. Великая княгиня во всяком состоянии была бы одной из любезнейших женщин в свете, а принц имеет ангельскую доброту и знания, необыкновенные в некоторых областях».
Карамзин так понравился Екатерине, что она предложила ему пост гражданского губернатора Твери. Но Карамзину все же была близка история, и он вежливо отвечал на заманчивое предложение: «Или буду худым губернатором, или худым историком». Уже тогда, в свои приезды в Тверь, Карамзин начал осваивать роль наставника царей. В салоне Екатерины Павловны велись разговоры о политике. Иначе было невозможно: как и в другие времена, Россия тогда стояла на перепутье — куда дальше идти и с кем. Карамзин высказывает мысли, согласные мнению Екатерины Павловны. А взгляды ее были между тем довольно консервативны. Это видно из переписки Екатерины Павловны и отзывов ее современников о великой княгине. По ее заданию Ростопчин сочинял записку об истории масонов в России. По тону этой записки видно, что ни автор, ни читательница мартинистов не уважали, считали, что они дурно влияют на государя... Слушая частое чтение глав «Истории» Карамзина, Екатерина предложила историку написать размышления о прошлом и будущем России. Тот согласился. Так появилась публицистическая «Записка о древней и новой России». История этого небольшого произведения Карамзина уникальна. Написанное в 1811 году, оно было опубликовано только в начале XX века. Но так получилось, что среди самиздата XIX века «Записка» Карамзина занимала одно из первейших мест, вместе с мемуарами француза Кюстина. Тогда не знать «Записку» Карамзина мог только невежда.