Однако все переменилось поздней осенью 1741 года, когда дочь Петра цесаревна Елизавета Петровна пришла к власти, свергнув императора Ивана Антоновича и правительницу Анну Леопольдовну. Посажен в Петропавловскую крепость, а потом отправлен в Соликамск, в дальнюю ссылку давний покровитель Лопухиных граф Левенвольде. Все семейство императора Ивана Антоновича под караулом увезли под Ригу, где их, как преступников, заточили в крепостные казематы. Известно, что Елизавета явилась типичной узурпаторшей — она захватила власть вопреки присяге, традиции и «династическому счету». Ведь раньше она присягала в верности императору Ивану и целовала крест. Кроме того, мужчине при наследовании по традиции отдавалось предпочтение, и, наконец, по династическому счету большие, чем Елизавета, права на престол имел ее племянник, сын покойной сестры Анны голштинский герцог Карл Петер Ульрих (будущий император Петр III). И тем не менее «смелым нахальством» трех сотен пьяных гвардейцев ночью 25 ноября 1741 года Елизавета Петровна захватила Зимний дворец, арестовала его царственных обитателей, а самого младенца — императора Ивана — схватила на руки, крепко прижала к себе и сказала: «Никому тебя не отдам!»
Впрочем, поостыв, узурпаторша одумалась и передала мальчика в руки тюремщикам. Но положение «дщери Петра» было непрочным — власть Анны Леопольдовны, женщины мягкой, гуманной, устраивала многих, и ее несчастью сочувствовали в русском обществе. Напротив, репутация Елизаветы Петровны была весьма сомнительной. Ее считали незаконнорожденным ребенком и женщиной «низкой породы» — ведь она появилась на свет до венчания ее отца Петра Великого и матери Екатерины Алексеевны — бывшей прачки. Кроме того, ее бурные любовные романы и кутежи были предметом постоянных сплетен, в устах народа и света она заслужила прозвание женщины легкого поведения. Неслучайно, боясь за свою жизнь, государыня каждую ночь внезапно покидала Зимний дворец и ехала ночевать в другое место — она опасалась ночного переворота, была подозрительна, мнительна и пуглива. Поэтому, когда в июле 1743 года Елизавете сообщили, что, по полученным доносам, Лопухины организовали заговор, поддерживают связь с сосланной Анной Леопольдовной, что они готовятся свергнуть ее, Елизавету, и вернуть на престол правительницу, царь-девица перепугалась, начались аресты и пытки...
Что же было на самом деле? Началось все в июле 1743 года... в кабаке, точнее, в так называемом «вольном доме» некоего Берляра — месте развлечений гвардейских офицеров, который с товарищами порой навещал сын Лопухиной Иван. Как-то подвыпив со своим приятелем, поручиком Кирасирского полка Бергером, он разоткровенничался: стал жаловаться на жизнь, негодовал, что его «выключили» из камер-юнкеров, перевели в армию в чине всего-то подполковника, а у матери забрали подаренную ранее деревню. Да и вообще Елизавета Петровна — ненастоящая государыня, да и ведет себя как простолюдинка: всюду мотается, пиво пьет. О ней якобы рассказывали, что после смерти Петра II в 1730 году верховники хотели было ее на престол посадить, да вдруг выяснилось, что она беременна неведомо от кого! Эх, были же хорошие времена при правительнице Анне Леопольдовне — милостивая, ласковая, тихая была государыня! А нынешнюю государыню Елизавету-де «наша знать вообще не любит», не любят ее и в армии. Ведомо, что Елизавета посадила Анну Леопольдовну под строгий караул в Риге, а не знает того, что рижский караул «очень склонен» к ней и бывшему императору Ивану. Наступят, мол, скоро иные времена — вернется правительница, да и Австрия нам поможет, австрийский посланник де Ботта об этом хлопочет...
Собутыльник Ивана Бергер в это время был в затруднительном положении: ему предстояло ехать в Соликамск, чтобы охранять того самого Левенвольде, а покидать столицу ему очень уж не хотелось. Тут-то и мелькнула мысль о том, как с помощью доноса избавиться от обременительной и наверняка трудной командировки. История обычная — доносы на сослуживцев, произносивших, как тогда говорили, «непристойные слова» о государях и царящих в стране порядках, служили хорошим подспорьем в карьере, способом лишний раз показать свою верность и преданность власти. Но донос доносу рознь. Тайная канцелярия принимала только «доведенные» — доказанные свидетелями доносы. Поэтому Бергер удержался от соблазна тотчас настучать в «стукалов приказ» — так тогда называли политический сыск. Он рассказал обо всем своему приятелю майору Матвею Фалькенбергу. Они встретились втроем за обильной выпивкой, и Иван наговорил еще больше, причем открыто сказал, что недолго править Елизавете Петровне, вот-вот на престол вернется император Иван Антонович, что ему в этом поможет прусский король Фридрих, что все же обговорено с австрийским посланником маркизом де Ботта. После этой пьянки друзья смело поспешили с доносом «куда следует» — компромата на Ивана Лопухина у них теперь было достаточно и командировка в Соликамск для Бергера явно откладывалась. Не успел Иван наутро протрезветь, как его взяли, привезли в крепость, где тотчас устроили, как теперь говорят, «момент истины», и он фактически подтвердил донос Бергера и Фалькенберга, да еще дал показания против матери. Дело в том, что Ивану Лопухину почти сразу же задали традиционный в политическом сыске вопрос, любой ответ на который вел в пыточную камеру: «Какое ты (ко всем, кто попадал в Тайную канцелярию, обращались неуважительно, на «ты», будь это знатный человек, придворный, архиерей. — Е. А.) намерение имел и с кем к низвержению с престола Ее императорское Величество, к возведению на оный принца Иоанна (тоже характерная черта — как только Елизавета свергла императора Ивана, его тотчас «понизили» в принцы. — Е. А.) и каким образом и когда это исполнить хотел?» Естественно, ответ Ивана, что «никогда и ни с кем подобного намерения не имел и за другими ни за кем подобного не знал», был проигнорирован — все они поначалу так говорят! Посидев в вонючей камере, Иван на следующий день — со страха или по глупости — впутал в дело свою мать. Он сказал, что именно она, Наталья, ему рассказывала, как ее посещал маркиз де Ботта и говорил, что не успокоится, пока не выручит опального императора Ивана Антоновича, да и прусский король, к которому его отправляют посланником, поможет. Иван добавил, что мать говорила об этом своей приятельнице Анне Гавриловне, ее дочери Настасье и что в компании ее состоят также граф Михаил Бестужев-Рюмин да придворная дама Лилиенфельд (урожденная княжна Одоевская). Этими ничем не спровоцированными показаниями Иван Лопухин погубил свою семью, мать и ее друзей. Читатель помнит, что в подобной ситуации примерно так же повел себя другой Иван — князь Долгорукий, оговоривший своих родственников.