Воспитывали детей с расчетом на брак с царственными женихами. Как писал Николай I, вспоминая свое раннее детство, «образ нашей детской жизни был довольно схож с жизнью прочих детей, за исключением этикета, которому тогда придавали необычайную важность. С момента рождения каждого ребенка к нему приставляли английскую бонну, двух дам для ночного дежурства, четырех нянек или горничных, кормилицу, двух камердинеров, двух камер-лакеев, восемь лакеев и восемь истопников. Во время церемоний крещения вся женская прислуга была одета в фижмы и платья с корсетами, не исключая даже кормилицу. Представьте себе странную фигуру простой русской крестьянки из окрестностей Петербурга в фижмах, в высокой прическе, напомаженную, напудренную и затянутую в корсет до удушья...»
Всем этим сложным хозяйством руководила не мать девочек Мария Федоровна, которая часто была беременна, занята придворной жизнью, а генеральша Шарлотта Карловна Ливен. Это была удивительная женщина, в сущности, ставшая для русских великих княжон второй матерью, которую они искренне и глубоко любили. Вдова, она сама воспитала шестерых своих детей и была вызвана Екатериной II из имения под Ригой, чтобы стать воспитательницей внучек русской императрицы. Честная, прямая, умная, с четкими моральными принципами, она нашла дорогу и к сердцу Марии Федоровны, заменив ей не очень-то добрую к невестке свекровь-матушку. Потом целых сорок лет она была в семье Романовых и за свой педагогический подвиг была пожалована светлейшей княгиней...
Девушки подрастали, становились красавицами, и государыня оставила свой ироничный тон: «Все! — писала она в 1796 году. — Теперь женихов у меня больше нет (это после женитьбы старших внуков Александра и Константина. — Е. А.), но зато пять невест, младшей только год (Анна Павловна родилась в 1795 году. — Е. А.), но старшей пора замуж. Она и вторая сестра (Елена. — Е. А.) — красавицы, в них все хорошо, и все находят их очаровательными. Женихов им придется поискать днем с огнем. Безобразных нам не нужно, дураков — тоже, но бедность — не порок. Хороши они должны быть и телом, и душой». Про бедность государыня обмолвилась не случайно — ее мечтой было найти какого-нибудь хорошего, но бедного принца, выдать за него внучку, да и озолотить, чтоб навсегда знал, откуда его благополучие произрастает!
Впрочем, с первой невестой Александрой (Александриной) Павловной гак не получилось. Желание государыни устроить внучке тихое счастье было забыто ради высоких имперских целей. Женихом для Александры был избран суверен одной из влиятельных держав мира — Швеции. Ее король Густав IV Адольф был молод, холост, красив, да и Швецию, — проявлявшую при предшественнике Густава IV Густаве III, убитом на бале-маскараде 16 марта 1792 года, особую строптивость и даже враждебность, — нужно было поставить в зависимость от России. Итак, великая княжна Александра стала первой разменной монетой большой политики. Причем выбор этот был сделан Екатериной задолго до описанного выше праздника с хороводами. И расчет государыни был деловой, прагматический. Она писала Гримму, что «брак этот мог бы упрочить мир на долгие годы» на севере Европы. Александрину стали поспешно обучать шведскому языку.
А дальше произошла известная печальная история осени 1796 года, начавшаяся, впрочем, вполне лучезарно. Король-жених инкогнито, под именем графа Гаги, появился в Петербурге в августе 1796 года вместе со своим дядей — регентом герцогом Карлом Зюдерманладским (король, родившийся в 1778 году, в момент приезда в Петербург был еще несовершеннолетним). Король был сердечно принят при дворе и произвел на всех самое благоприятное впечатление. Высокий, гибкий, ловкий в движениях, он имел вид истинно королевский: благородный, гордый и вместе с тем вежливый, обходительный. В своем черном платье, с длинными, распущенными по плечам волосами, он немного напоминал своего великого предшественника короля-викинга Карла XII. Жених понравился и самой Александре, которая уже заочно влюбилась в него. На балах все восторгались прекрасной парой. И они танцевали, выражая в танце взаимную симпатию. А балы проходили почти непрерывно, так что на время встали все государственные дела. Екатерина писала Гримму: «Не знаю, как это случилось, но от сильной радости или от чего другого, но только наш жених, танцуя со своей будущей невестой, осмелился слегка пожать ей руку; барышня моя, побледнев, подбежала к своей воспитательнице и сказала: “Представьте себе, что он сделал! Он, танцуя, пожал мне руку! Я не знала, что со мною будет!” Графиня Ливен спросила: “Что же вы сделали?” Та отвечала: “Я так испугалась, что думала упасть”».