█
Русский советник появился в ту субботу, после обеда, когда Анджелина со скандалом ушла от них. Джо не выдержала характера и, в сущности, выгнала ее за то, что та положила в томатный соус толченые сухари. Само по себе это было не так уж страшно, но в последнее время у Анджелины появилась такая страсть к толченым сухарям, что она начала совать их куда попало. Она даже посыпала ими мороженое, которое тайком покупала детям. Но сухарные крошки в томатном соусе для макарон окончательно вывели Джо из себя, и в скандале, который разразился, она припомнила Анджелине все: и то, что она пичкала детей шоколадом и сладостями, и что поила собаку валериановым корнем, и что у нее в комнате горела свечка перед изображением сердца Христова. Джо уверяла, что Анджелина спалит дом!
Джо знала, что Руперт за ее спиной постарается уладить ссору.
— Ах Анджелина, — скажет он по-итальянски. — Синьора любит покричать. Но через пять минут она отходит. Сама будет потом жалеть, вот увидите. И чего это вы обе все время ссоритесь?
У русского советника были волнистые, седые волосы и приветливое лицо, но смотрел он озабоченно, показывая, что дело, по которому он пришел, серьезное и доставляет ему немало хлопот. Вид у него был такой, словно он ступает по стеклу.
Представившись Руперту, он чинно пожал ему руку, но в его живых глазах светилось любопытство и даже юмор (в конце концов, во всем есть своя забавная сторона!).
— Мистер Ройс, я — Маевский, а это — мистер Головкин, который поможет мне, если я не справлюсь сем. В английском я еще слабоват.
Русским предложили что-нибудь выпить («Виски!» — сказали оба) и присесть: Руперт считал, что светская вежливость — это все, что от него требуется. Чего им, в сущности, надо?
— Прежде всего, — заявил вдруг Маевский, — мы пришли вас поблагодарить, так сказать, неофициально. Нам хотелось бы, если вы на это согласны, выразить нашу благодарность более подобающим образом, но мы это сделаем позже. Не расскажете ли вы нам о ваших приключениях? Мы очень вас просим.
— Сейчас?
— Ну да. Раз уж мы здесь. Нам было бы очень интересно послушать.
Руперт почесал свой костлявый нос. А как быть с его скромностью? Или, вернее, с его страстью к самоуничижению?
— Ну, это было бы слишком длинно, слишком утомительно, — попытался отговориться он. — Вам, вероятно, хочется узнать о Водопьянове и его товарищах?
— Конечно, — признался Маевский. — Но нам интересно все.
— Когда я спрыгнул, в живых оставался один Водопьянов, — начал Руперт. — У него была парализована вся нижняя половина тела.
— Как же вам удалось сохранить ему жизнь?
— Мы прожили всю зиму в кабине самолета, а потом отправились по льду к острову Патрика, где нас нашли охотники за тюленями. Водопьянов к тому времени совсем разболелся. Он даже пробовал утопиться, надеясь, что одному мне легче будет спастись. Вот примерно и вся история, — закончил Руперт. — Могу только добавить, что когда я уезжал, он находился в американском госпитале, где за ним был прекрасный уход. Но он все еще очень плох.
— Что вы подразумеваете под «очень плох»? Он мог с вами разговаривать?
— Конечно. Не настолько уж ему худо.
— И он ни на что не жаловался?
— В каком смысле?
— На жизнь в госпитале?
— Почему бы он стал жаловаться? За ним был самый лучший уход.
— Это хорошо, — сказал Маевский. — Но как, по-вашему, почему американцы его не отпускают?
— Его нельзя трогать с места.
— Да, но они не разрешают и нам его навестить. Мы предлагали послать за ним самолет.
— В Туле? — улыбнулся Руперт. — Ну, на это они вряд ли пойдут. Ведь это их самая крупная арктическая база.
— Пусть так. Но потом мы предложили им отправить его домой или в Канаду на их самолете и за наш счет. И снова отказ. Почему они держат Водопьянова? По международному праву, когда спасаешь человека от бедствия, не имеешь права его задерживать.
— Но он тяжело болен, — настаивал Руперт. — Можете мне поверить.
Маевский покачал головой.
— Они даже не прислали нам подробного медицинского заключения. Ничего!
Теперь пожал плечами Руперт. В словах Маевского ему послышались отголоски «холодной войны».
— К сожалению, я ничем не могу вам помочь, — сказал он.
Маевский упорствовал.
— А по-моему, можете. Ведь вы столько времени провели вместе и, наверно, хорошо знаете Водопьянова.
— Более или менее.
— В таком случае, мистер Ройс, вы несомненно должны понимать, как ему не терпится попасть домой. Вы не можете не понимать этого.
— Вы правы, конечно. Я думаю, ему хочется домой не меньше, чем хотелось мне.
— Вот именно! И вы согласны подтвердить то, что думаете?
— Кому?
— Ну, хотя бы прессе. Чтобы об этом узнали все.
— Зачем? — спросил Руперт. — Почему вы так о нем беспокоитесь? Ему там вовсе не плохо. И американцы безусловно отправят его домой, как только он немного подлечится.
Маевский покачал головой.
— А мы подозреваем, что нет. Это-то нас и тревожит. Вот почему мы просим вас заявить о том, что ему очень хочется домой. Надо сделать это прежде, чем они сообщат, что он этого вовсе не желает. Они будут держать его насильно, а напишут, что он не хочет возвращаться.
— Чепуха! — воскликнул Руперт. — Я в это не верю.
Маевский склонил набок голову и внимательно на него поглядел.
— Ах, мистер Ройс, вы не знаете, как делаются такие вещи. Можно вам задать один вопрос?
Руперт выжидательно смотрел на него.
— Самолет Водопьянова был сбит? — спросил Маевский.
Руперт был поражен. Такая мысль никогда не приходила ему в голову. Сбит? Кем? Американцами? Возможно. Но если они сбили его, почему они ничего об этом не сообщили? Почему не подняли шума?
— Не знаю, — сказал он Маевскому. — Я над этим как-то не задумывался. Честное слово, не знаю.
— Вы ведь нашли самолет у восемьдесят седьмой параллели? — В тоне Маевского не чувствовалось и намека на шутку.
— Приблизительно гак.
— То есть примерно в пятистах-шестистах километрах от Гренландии. Арктика никому не принадлежит, мистер Ройс. И уж во всяком случае Америке. Они не имеют права сбивать самолеты за полярным кругом. Вся эта область расположена очень близко к нашей стране.
— Не думаю, чтобы ваш самолет был сбит. Мне это кажется маловероятным.
— Вы полагаете, что он потерпел катастрофу?
У Руперта не было никаких доказательств в подтверждение своих слов, просто-напросто он считал, что американцы подняли бы шумиху, если бы сбили русский самолет. Но произошло это очень далеко, в нескольких сстнях километров от Гренландии. Может быть, американцы предпочли замять инцидент? Если их радар обнаружил самолет и они выслали перехватчик, это уже похоже на военные действия — ведь дело происходило за сотни километров от американской базы. Но неужели Водопьянов ничего бы ему не сказал? А может, он чувствовал, что и у него рыльце в пушку и ему там тоже нечего было делать? Такая возможность показалась Руперту вполне допустимой, и он спросил Маевского:
— А почему вы полгода назад не объявили о пропаже самолета в Арктике? Вы, помнится, в своей печати и словом не обмолвились, что у вас пропал самолет.
— Мы никогда не объявляем о таких происшествиях, — возразил Маевский. — Во всяком случае, когда дело идет о нашей полярной авиации. Вы когда-нибудь слышали, чтобы у нас в Арктике разбивались самолеты?
— Нет, кажется, не слыхал, но…
— Видите ли, мы считаем, что это никого, кроме нас, не касается. Мы организовали поиски.
— А что же все-таки делал ваш самолет на восемьдесят седьмой параллели? — поинтересовался Руперт.
— Занимался геофизическими исследованиями, — не задумываясь, ответил Маевский. — Тем же, чем и вы, не так ли?
— А откуда вам известно, что мы там делали, разрешите спросить?
— Об этом рассказал ваш журнал «Аэроплан».