Всего лишь за десять минут около двух сотен человек пали на песок, убитые или умирающие. Тех, кто был искалечен, нападавшие не пощадили, а быстро добили врагов мечами.
Эмир потерял не так много людей. С дюжину его воинов лежали мёртвыми, а некоторые были ранены. Но гораздо больше, если не все солдаты Роберта де Монтревеля были убиты, а он сам, всё ещё спящий, попал в плен.
Ещё до следующего полудня эмир и его люди вернулись в свой лагерь. Добыча, взятая с крестоносцев, была разделена между ними.
IV
Когда Роберт де Монтревель пробудился, то обнаружил себя в странной и незнакомой обстановке. Он находился в большом и просторном помещении, представлявшим собой часть шатра эмира.
Он лежал на шёлковом ложе, чему весьма удивился. Ковры, сотканные в Смирне и Исфахане, устилали пол. Грубую чёрную ткань стен покрывали шёлковые драпировки, а с потолка свисали золотые лампы.
Рядом с ним стоял низкий столик с блюдом фруктов и чашами шербета. У входа виднелась фигура последователя Пророка, опиравшегося на длинное копьё и рассматривавшего пленника с некоторой долей любопытства. Снаружи доносился гул голосов, топот лошадей и крики верблюдов.
Де Монтревель с глупым видом огляделся вокруг, взирая на окружающее с великим изумлением.
— Где я? — пробормотал он. — Конечно, я сплю.
Взор его упал на стража в дверях.
— Кто ты? — спросил он на лингва франка, общепринятом средстве общения между европейцами и сарацинами.
— Воин эмира Юсуфа бен Омара, — последовал ответ мусульманина в тюрбане.
Роберт начал гневаться.
— Я, что же, его узник? — спросил он.
— Видимо, это так, — ухмыляясь, ответил страж.
Рука де Монтревеля потянулась к мечу. Его не было. Он угрюмо уставился на стену, а затем, проголодавшись, протянул руку к столику. Он с жадностью съел фрукты и выпил шербет. Не успел он закончить, как вошёл сам эмир. Он рассказал своему пленнику, что произошло, а потом разъяснил ему ситуацию.
— Если мой сын умрёт, умрёшь и ты, — сказал он. — Его состояние очень тяжёлое. Лекарь, хоть он и еврей, прилагает все усилия, но рана хуже, чем мы думали. Наверное, наконечник стрелы был ржавым, потому что началась гангрена, и его охватила ужасная лихорадка. Будь ты проклят! — вскричал он, подступая ближе и потрясая кулаком у самого лица Роберта. — Если он умрёт, твоя участь известна.
Роберт побледнел, но ничего не сказал. Юсуф бен Омар вскоре ушёл, оставив его наедине с собственными мрачными мыслями.
Состояние Али, как и сказал эмир, действительно было тяжёлым. Малахия, который привязался к юноше, заламывал руки. Началось заражение крови, и кровь скапливалась в лёгких. На самом деле, кровотечение в основном было внутренним. Потеря крови была значительной, и юноша горел в ужасной лихорадке. Его пульс бился, словно молот, а лицо было искажено болью.
Когда настала ночь, положение ухудшилось. Али судорожно дышал и находился в полном беспамятстве. Малахия в отчаянии объявил, что ничего больше не может сделать. Юсуф, с каменным лицом, ходил из угла в угол комнаты, невнятно бормоча. Слышался постоянный гул голосов и топот ног.
Около полуночи наступил конец. Малахия сделал всё, что мог, и эмир понимал, что не станет винить лекаря, если сын умрёт. Он заговорил с евреем:
— Ты не можешь больше ничего сделать, — сказал он, — поэтому тебе лучше уйти.
Но Малахия не ушёл.
Вскоре по лагерю распространился слух, что Али умирает. Вожди столпились в шатре позади эмира, который стоял подле своего сына.
Настала полночь. Внезапно глаза Али раскрылись, и он обвёл взглядом комнату. Затем он поднял взор вверх, воздел руки в неистовой мольбе к Аллаху и рухнул замертво.
Вожди покинули шатёр. Малахия плакал и заламывал руки, а эмир с ожесточённым и неподвижным лицом вышагивал из угла в угол. Лампы постепенно угасали, пока тянулась ночь, и, прежде чем они это осознали, наступило утро и воцарилась скорбь.
V
Три дня спустя Юсуф бен Омар стоял перед своим пленником.
— Я изменил твою участь, — произнёс он. — Я сражусь с тобой своими собственными руками и убью тебя, если на то будет воля Аллаха.
Так он и Роберт де Монтревель вышли на солнечный свет. Арабы столпились вокруг них и образовали кольцо. Перед Робертом положили три меча, и позволили сделать выбор. Он выбрал самый большой. Эмир взял другой, и они свирепо набросились друг на друга.
Но хотя рыцарь короля Ричарда превосходил своего противника силой, он не был столь же гибок и искусен. Он сражался топорно и отступал при каждом ударе. Казалось, клинок его врага был повсюду. Блеск слепил ему глаза и он с трудом защищался.