– Особенно «Узника мрачного особняка», – ворчливо вставил Кагановский, намекая на забытое название.
– Это неважно, – внезапно осмелев, продолжил Духов. – Главное, сюжет и герои все еще здесь, – он коснулся пальцами виска. – И вряд ли когда-нибудь забудутся. А все благодаря вам. Вы придумали их и сделали живыми. Я болел за них, переживал, пока читал. А когда книга закончилась… знаете, стало так грустно.
– Всегда можно перечитать, – сказал писатель. Тихо, спокойно, без привычной сварливости в голосе. – Спасибо, что был откровенен. Позволь еще один вопрос… Многие – и читатели, и критики – говорят, что мои книги чересчур жестоки. Что по этому поводу думаешь ты?
– Честно сказать, они правы, – осторожно, но твердо ответил Андрей. Внутренняя уверенность крепла с каждым словом. – Вы не боитесь показать ужас, боль и отвращение. Вот тот же «Лабиринт» взять… Там такие создания, жуткие, мерзкие. Наверняка не каждый до конца его дочитал. А кто-то дочитал, но с трудом.
– А тебе как читалось?
– Мне было интересно. У вас все настолько ярко и подробно описано – я будто сам в этом лабиринте побывал. И еще, честно признаюсь… – Духов помедлил и решился улыбнуться – застенчиво, едва заметно, – нравятся мне всякие темные сущности. Особенно если это не обычные бесы, демоны, вурдалаки или драконы, про которых уже много чего написано, а что-то новое. Вот как в ваших книгах. Те же поводыри… Бр-р! Как представлю их головы раздутые, нитки из жил, что к конечностям тянутся, – так мороз по коже. Но приятный, если честно.
– Что ж, – задумчиво проронил Кагановский. Он вздохнул и немного передвинул руку-протез. – Рад слышать. Честно.
– К тому же, – воодушевившись, продолжал Андрей, – вас вполне можно понять. В детстве вы пережили такое. Сами чудом выжили, – он кинул беглый взгляд на черную пластмассовую кисть, – а потом видели много страданий, десятки смертей. Это ведь повлияло на ваше творчество, верно? В биографии вы говорили, что спасались от ночных кошмаров, сочиняя жуткие истории…
Кагановский приподнял руку, останавливая Духова.
– Это правда, – произнес он. Помолчал, потом добавил: – Но лишь отчасти. Хочешь узнать почему?
– Конечно! – с жаром кивнул Андрей. Он больше не чувствовал себя червяком, как в начале встречи.
– Я не просто описываю события. Я их проживаю, – последнее слово Кагановский выделил.
– Проживаете? – переспросил Духов.
– Именно. Сможешь отгадать эту загадку?
«Попробую», – мысленно ответил Андрей, чувствуя самый настоящий азарт.
– Вы проживаете события, – пробормотал он, морща лоб. – Это значит… Наверное, вы перед каждой сценой, а то и перед каждым абзацем, э-э-э, закрываете глаза, представляете все во всех подробностях… Окружающую героев действительность, их ощущения, мысли… Мне кажется, как-то так.
– В общем-то, ты прав, – писатель, скривившись от усилия, подался вперед и заглянул Андрею в глаза. – И в то же время чрезвычайно далек от истины. Хотел бы ты узнать, что значит прожить события?
«Вот это поворот! – подумал Духов. – Он хочет поделиться секретами мастерства. Статья получится потрясающая!»
– Хочу. Очень, – Андрей тихонько вытащил ручку и раскрыл блокнот. Кагановский заметил это и мотнул головой.
– Они тебе не понадобятся, – заявил он. – Для начала попрошу тебя кое-что повторить. Четко и громко. Ты согласен?
Две последние фразы писатель произнес, явно волнуясь. С желтых воспаленных глаз исчезла муть, тонкие губы сжались.
«Что с ним такое?» – Андрей растерялся и оттого помедлил с ответом.
Кагановский еще больше подался вперед, нечаянно сдвинул протез. Черная рука соскользнула со стола, ударила его по коленке. Писатель вздрогнул и чертыхнулся.
– Ответь! – в низком голосе прорезались требовательные нотки. – Ты согласен или нет?!
– А-а… Э-э-э, – протянул Духов. В голове ни с того ни с сего заклинило, и он просто кивнул.
– Хорошо, – облегченно выдохнул Кагановский. Он тяжело дышал.
«Как бы ему не стало плохо», – Андрей поглядел на писателя с опаской.
– Тогда повторяй. Не забудь – четко и громко, – тот вновь заговорил: – Я по доброй воле хочу узнать тайну Со-Творцов и приму этот дар с покорностью и благодарностью.
Духов приоткрыл рот, удивленно пялясь на Кагановского. Зачем это? Тот что, поиграть вздумал? Или рассудком от одиночества помутился? Неизвестно ведь, как долго он вот так живет – в грязи и нищете. Андрей вспомнил, сколь агрессивно встретил его писатель. Может, у него очередной приступ начинается?
– Повтори! – почти выкрикнул Кагановский, сверля Духова глазами.
«Точно, начинается, – решил тот, чувствуя, как возвращается испуг. – В таком случае с ним лучше во всем соглашаться».