Пришла очередь Мэбилон отступать. Но она еще не сдалась. Наоборот, ей стало интересно. Он сопротивляется. Он не пал легкой добычей. Это было так… волнующе. Это зажигало в ней азарт. Он причинил ей боль, и это неожиданно понравилось.
— Но чем тебя так привлекает твой мир? Скажи? Быть может, тебе недостает привычных мест? Что ты желаешь видеть? Свой дом? Те вещи, что тебя когда-то окружали? Скажи — и это вмиг сюда перенесется!
Она взмахнула рукой — и часть комнаты изменила вид. Одна стена вдруг стала стеной в его собственной комнате Бартон-холла. Он увидел стеллаж с книгами, кресло, пюпитр для письма и чтения, портьеру, занавешивающую дверь в соседнюю комнату. Все было реально. Роланд знал, что может подойти и взять с полки любую книгу и прочесть. Знал, что сядет в кресло. Знал, что может поправить или перевесить на другое место небольшую акварель, написанную сестрой…
Вот только дверь, наполовину скрытая портьерой, так никогда и не откроется. И старый слуга не переступит порога со словами: «Мастер Роланд, кушать подано! Вас ожидают в малой столовой!» А как много бы он дал за то, чтобы услышать хотя бы эти простые слова!
— Ваше величество, я не сомневаюсь в вашем могуществе, но это все не то.
— Тебе не нравится эта комната? Тогда, быть может, это?
Новый взмах руки. «Это» оказалось каютой капитана на корабле «Король Эдуард», где Роланд служил старшим помощником. Но вещи почему-то были другие. Присмотревшись, он понял, что это его каюта, что это он капитан «Короля Георга». А ведь, если бы не это похищение, так действительно могло бы быть. Роланд услышал крики чаек, голоса матросов, скрип дерева, шум моря, его неповторимый запах…
— Нет.
— Я опять не угадала? — в голосе Мэбилон слышалось искреннее огорчение. — Тогда скажи — я все исполню. Все для тебя! Я так тебя люблю…Готова я на все…
— В таком случае, ваше величество, я еще раз прошу отпустить меня. Любовь не покупается ни золотом, ни развлечениями, ни, — он невольно отвел взгляд от ее груди, — самым прекрасным женским телом. Вы говорите, что любите меня, но я вас не люблю и полюбить не смогу никогда.
— Но почему? Что тебе мешает? Я красива, молода, могущественна. И могу тебя могуществом и властью наделить. И это недостаточно?
— Как вы не понимаете? Мы — разные. Вы из другого мира. Вы для меня чужая. Я не стану вашим мужем. Целуя вас, я буду вечно вспоминать тех людей, которые остались там, дома. Я не сумею их забыть. Я беспокоюсь о них…
— И только-то? — Мэбилон ощутила одновременно облегчение и разочарование. А она-то уж себе навоображала… — Ты думаешь о тех, кого оставил с прошлой жизни? Ты помнишь и страдаешь в одиночестве? Томишься и не знаешь, как они живут? Но если ты увидишь хоть одним глазком тех, кто по-прежнему мечтает о тебе, если ты сможешь убедиться сам, что все они здоровы, живы, счастливы — тогда твое исчезнет беспокойство?
Из ее монолога Роланд уловил лишь несколько слов. Он сможет увидеть родных \и друзей?
— Да, да, — закивала Мэбилон. — Увидеть! Сей же час! Что скажешь?
— Я скажу, — он осекся, пытаясь облечь в слова чувство тоски и облегчения. — Я скажу, что нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность, ваше величество. Вы сами не представляете, какой это для меня бесценный дар — увидеть своих любимых.
Королева одарила его улыбкой и протянула руку. Их пальцы соприкоснулись, и они рука об руку направились — но не к выходу, а в другую сторону.
Окон в замке не было. Роланд так привык к этому, что уже не удивлялся, и лишь иногда по привычке, попадая вместе со своей провожатой в новую комнату или галерею, искал глазами подоконники. Мэбилон подвела его к стене, прикоснулась ладонью к покрывавшему ее рисунку, кончиками пальцев повторяя контуры — и лозы поползли в разные стороны, а открывшаяся ровная поверхность потемнела, превращаясь в стекло. Затаив дыхание, Роланд всмотрелся в темноту. Мрак постепенно рассеялся. Проступили очертания комнаты, фигуры людей…
Эдмунд Грей скакал по раскисшей осенней дороге. Пять месяцев не был он в этих краях, пять долгих месяцев. Было Средиземное море, плавание вдоль берегов Африки с заходом в колонии, несколько коротких писем, отправленных во время стоянок в портах — наспех нацарапанные записки о том, что жив-здоров. Лишь с осенними холодными ветрами и штормами повернули к берегам Англии. Еле удалось выпросить короткий отпуск. В родную Шотландию он отправил длинное письмо, клятвенно обещая приехать на следующий год, а сам поскакал в Йоркшир. Маленький городок Фейритон. Поместье Хемптон-холл. Интересно, дошло ли его последнее письмо, отправленное в день прибытия? Она ему не писала. Вернее, несколько ее длинных писем, оставшихся без ответа, лежали нераспечатанными у квартирной хозяйки — он снимал в Портсмуте комнату у одной почтенной вдовы. Примчавшись, наскоро пробежал глазами строчки, написанные быстрым мелким, как песчинки, почерком и тут же решил, что в Шотландию не поедет. Вместо него на север полетело длинное немного путаное письмо, из которого любой поймет, что встрече с матерью Эдмунд Грей предпочел короткое свидание с девушкой. Отправив ей письмо, в котором даже не просил встречи, а просто сообщал, что спешит приехать ненадолго, он сорвался в дорогу, едва закончив свои дела. Не прихватив с собой много вещей, не тратя времени на почтовый дилижанс, верхом, меняя лошадей.