Последнее блюдо было унесено, и труппа фокусников стала показывать свои таланты, развлекая королевский двор. Насмотревшись, как язык леди Беатрис облизал губы уже добрую дюжину раз, Гавин был готов для другого развлечения. Когда он подсел к ней, она не удивилась.
— Госпожа? — Его голос прозвучал лениво, почти безразлично.
— Леди, — поправила она. — Леди Беатрис. — Но она будет с радостью его госпожой и возлюбленной. Оценивающий взгляд скользнул по нему с ног до головы, отметив сильные и крепкие мускулы бедер и завораживающую ширину плеч. Ее ресницы, неестественно темные для такой блондинки, скромно потупились, а затем распахнулись, открыв огромные глаза. — Беринхард. — Она назвала его германским прозвищем и разочаровалась, когда он не поправил ее, а позволил называть себя этим прозвищем.
— Вас проводить в постель?
Его намек был настолько ясным, что она моментально покраснела от его грубости. Затем она поразмыслила и поняла, что потеряет только, она, если возмутится или притворится оскорбленной скромницей.
— Нет. — Она совершенно не подумала о своей горничной. Ее несложно будет выпроводить, только и всего.
— Я приду, — он помолчал, — если ты этого хочешь.
Она заметила, что в глазах его не было улыбки.
— Когда?
Она не ответила ему ни да ни нет. Ее вопрос был ответом ему.
— Через час. Будешь спать? — Его тон был небрежным.
Она облизнула пересохшие губы. В его голубых глазах таился какой-то дьявольский блеск.
— Нет. Я не буду спать.
Он оставил ее, и она проследила, как он шел через комнату. От нее не ускользнуло, что он приостановился перед Риа Макамлейд, не произнося ни слова и даже не кивнув в знак приветствия. Он просто долго смотрел на нее, а затем прошел дальше.
Взгляд Риа скользнул от него к леди Беатрис. «Этой ночью Гавин будет согревать ее постель».
У Риа в желудке возник какой-то неприятный болезненный холодок, словно злое дыхание коснулось чистого воздуха Северной Шотландии. Она не стала анализировать это чувство и также не позволила себе посмотреть на стройную спину, которую леди Беатрис предоставила для ее взгляда.
— Я устала, Катри. Ты не поднимешься со мной?
Катри искоса бросила взгляд на светловолосую колдунью и кивнула.
— Да. Я тоже утомилась сегодня вечером. — Если Катри Мюр не смогла завладеть вниманием темноволосого рыцаря, то она предпочитала оставить его для Риа, и ни для кого больше.
Риа увидела, что не так легко, как ей казалось, отодвинуть в сторону все думы и сомнения о реакции Гавина на внимание привлекательной блондинки. В ее голове он упорно связывался с оставшимся в памяти образом Лиссц Макичерн в объятиях ее дяди. Она попыталась прогнать эти воспоминания. Гавин никого не предал, кроме самого себя.
Проходя мимо ее двери, Гавин заметил, что свет в комнате еще не был потушен. Он замер перед тяжелой дубовой дверью, почувствовав страстное желание постучать туда, а не идти дальше по коридору.
Но время еще не пришло, и когда придет, они будут далеко отсюда, далеко от любопытных глаз и риска разоблачения. Да, Риа будет его, потому что он должен получить ее, чтобы получить Галлхиел.
Глава 10
Дара Макамлейд стояла, прижавшись спиной к закрытым дверям входа в Галлхиел, которые всей своей мощью возвышались позади ее хрупкой фигуры. От резких порывов ветра ее щеки порозовели, а улыбка, обращенная к возвращающимся охотникам, была радостной и счастливой в яркий зимний день.
Лаоклейн показался среди группы мужчин, въезжавших во двор, и его сердце забилось сильнее при виде Дары. Его чувства к ней за годы супружества не ослабели. Она и сейчас значила для него больше, чем любая женщина, которую он знал до нее, а после никого не было. Дара Макамлейд просто вырежет сердце из его груди, если он осмелится изменить ей. От этой мысли его улыбка сделалась еще шире.
— Лаоклейн, — прошептала она, подставляя лицо для поцелуя. — Охота была удачной?
Вместо ответа он приподнял ее, прижимаясь к ее шее.
— Зачем ты спрашиваешь, женщина? Ты сомневаешься в моей способности выследить добычу или в моей способности подстрелить ее?
Она засмеялась на его ворчливый тон, наслаждаясь его объятиями. Его руки приподняли ее без усилий и прижали к груди. Уже почти двадцать лет он оберегал ее, и за все это время его сила не уменьшилась. Бывали, однако, моменты, когда седина на его висках, да и на ее собственных, наполняла ее горьким осознанием того, что в будущем наступит такое время, когда одному из них придется продолжать жизнь без другого. Она молила Бога, чтобы ей не пришлось остаться одной и искать силы для продолжения жизни. Она не думала, что сможет сделать это.
Именно эти мысли одолевали ее, когда она читала письмо своей дочери, которое доставили утром. Оно было заполнено интригами и фривольностями бурлившей вокруг нее дворцовой жизни. Вместе с письмом была доставлена и записка от леди Ардит, но она была адресована Лаоклейну, и Дара не сломала печать. Она была очень довольна письмрм Риа, ее наполняла гордость за свою шестнадцатилетнюю дочь, которая с презрением относилась к окружавшим ее суете и тщеславию.
Но все же, читая письмо, она не могла не сознавать, что пора взросления ее дочери означала еще одну веху в ее собственной прожитой жизни.
Лаоклейн опустил ее на ноги, но не разомкнул своих объятий, и они, обнявшись, вошли в большой зал Галлхиела. Он никогда не переставал радоваться уюту, который Дара сумела создать в этом старинном шотландском владении.
— Гарда, — позвала она, войдя в замок, — принеси что-нибудь нам, чтобы согреться.
Но Гарда уже услышала шум и цокот копыт во дворе и налила горячего пунша в две чашки.
Дара поблагодарила родственницу Лаоклейна, которая была также экономкой и другом все эти долгие годы. Она отпила от своей чаши и поморщилась от крепкого напитка. С полочки над камином она достала два письма, одно от Риа и второе от леди Ардит. Она протянула из Лаоклейну, и улыбнулась, когда он первым открыл письмо дочери.
Наслаждаясь каждым словом, Лаоклейн дважды перечитал его.
— Ей там неплохо.
— Правда, — согласилась Дара. — Мне сразу стало легче. Тяжело было думать, что она скучает по дому.
Сломав печать на втором свитке, Лаоклейн ожидал обычного детального отчета леди Ардит. Она считала своей обязанностью подробно описывать каждое знакомство и встречу своей воспитанницы, отмечая, является ли данная партия выгодной или неподходящей для замужества, что было, как она считала, заветной целью родителей каждой из ее воспитанниц. По ее мнению, в жизни не было ничего более важного, как выгодное замужество для молодой девушки из богатой и благородной семьи. Лаоклейн улыбнулся, припомнив одно из ее более ранних сообщений, в котором она заверяла Дару и Лаоклейна, что их дочь совершенно не подходила для церкви.
Но читая письмо, он не улыбался.
Дара наблюдала за его лицом и заметила задумчивое, даже мрачное выражение.
— Лаоклейн?
Его мозолистая рука легко коснулась ее щеки, как бы давая понять, что он хотел бы дочитать послание в тишине.
— Лаоклейн! — Голос Дары стал требовательным.
— Выродок Лесли находится при дворе, — резко ответил он.
Глаза Дары расширились, лицо побледнело. Никто в Галлхиеле так не боялся ненависти Лесли, как она. Лаоклейн же ничего не боялся, ничто не могло вывести его из равновесия.
— Риа должна вернуться домой.
Его черные густые брови сошлись вместе. Это именно то, что он ожидал от Дары. Именно эта мысль мелькнула первой и у него самого.