Ее пальцы легко скользнули от его ребер к низу живота.
— Как я уже сказала, сэр, я только предупреждаю вас. Вы могли бы получить столько золотых монет, сколько никогда не видели.
Тело отзывалось на нежные прикосновения ее пальцев, но голова оставалась совершенно холодной.
— Не в ближайшее время, это точно. Кто же из людей Генриха может чувствовать себя в безопасности при дворе Стюарта, что может склонять меня к измене?
Беатрис не ответила. И после того как она продолжила ласкать его нежными руками и покрывать его тело легкими поцелуями, он забыл, что задавал вопрос. На время.
***
В тысячный раз Лаоклейн оглядывал свои апартаменты, пытаясь найти хоть какое-то занятие. Ему не на что было пожаловаться в этих просторных комнатах, прекрасно обставленных богатой мебелью. Высокие окна были задрапированы дорогой парчой. Полированные полы едва проглядывали между богатыми персидскими коврами. Искусно вырезанная мебель была отполирована до блеска.
С ним обращались ничуть не хуже, чем заслуживал его титул и положение. Слуги были крайне предупредительны. Его пища была восхитительной: хрустящая жареная дичь, тушеная оленина, вкусные пудинги и пирожные, прекрасные вина. Ему было разрешено принимать посетителей, позволены любые развлечения, от музыкантов и клоунов до услуг женщин для его удовольствия. Ему не разрешалось покидать апартаменты и не сообщалась причина его заключения.
Последнее и не давало ему покоя, когда он беспокойно переходил из комнаты в комнату. Сколько он знал, он не сделал ничего дурного. Может быть, Ни-алл? Может, под вопросом была его верность или верность его брата? Он удивлялся, что сказали его дочери о его заточении. Не обезумела ли она от горя? И знала ли она вообще? И Дара? Если его Дара вскоре не получит от него известий, то она сама появится при дворе. Он старался не думать, что тогда может произойти.
Он пытался расспросить обоих — Джеймса и Олбани, даже пытался хитростью выведать у них их секреты, но безуспешно. Он так и не узнал, почему он здесь и сколько еще будет оставаться.
Он остановился возле высокого окна и приподнял тяжелую штору, чтобы взглянуть на мир, от которого он был отрезан. Во дворе царила суета, какой-то богатый лорд готовился к отъезду. О богатстве можно было судить по количеству слуг и стражников, окружавших этого человека. Конечно, это было похоже на то, как армия покидала Эдинбург.
— Майри, — позвал он прислуживавшую ему женщину, — кто этот человек?
Как всегда, женщина бесшумно подошла и стала возле его плеча, проследив за его взглядом.
— Это знамя Беринхарда.
Беринхард. Выродок Лесли. Гавин Макамлейд из Аирдсгайнна. Лаоклейну снова вспомнился босоногий, плохо одетый мальчишка, стоявшей перед ним во дворе Галлхиела. Стоявший гордо и бесстрашно, как теперь стоял мужчина. Никейл мог гордиться своим сыном. Да и шпионы Лаоклейна не могли сказать о нем ничего, кроме хорошего.
Он наблюдал, как Гавин сел на лошадь, достойную его богатства. Он был одет в отличную кожу, начиная с отделанных серебром перчаток и до жакета, брюк и обуви. Шляпа с полями закрывала его лицо, так что Лаоклейн не мог видеть его.
— Куда он едет? — спросил он.
— Мой господин, я не знаю, — ответила Майри.
Ощутив снова недовольство своим положением, Лаоклейн хлопнул ладонью по узорчатому оконному стеклу.
Майри поспешно отступила назад. Она боялась того дня, когда этот спокойный и
добропорядочный дворянин впадет в ярость от заточения. До нее, так же как и до других, доносились слухи. Он содержался здесь несправедливо, безо всякой причины. Ни его богатство, ни могущество, ни даже тот факт, что он был любимцем Олбани, не помогли освободить его. Это была загадка, но ее участие сводилось к заботе о его удобстве. И она старалась изо всех сил. И хотя он оставался любезным, она подозревала, что под его хорошими манерами скрывался темперамент, который в ярости был равен любому из Стюартов. Она не хотела попасть ему под горячую руку.
Но, как она заметила, его напряжение исчезло и он со вздохом отошел от окна. Казалось, он не заметил ее, когда сам наполнил кубок вином и задумчиво вглядывался в его янтарную глубину.
Глава 18
— Бранн не посылал никакого сообщения с требованием выкупа, — Катри спокойно встретила сердитый взгляд глаз Риа. — Он никому не послал ни малейшего намека о твоем местонахождении.
— Тогда почему я здесь? — спрашивала Риа, находясь в полнейшем недоумении, в сотый раз проходя по комнате. Она больше не была убеждена, что являлась приманкой, при помощи которой ее отец мог оказаться в руках графа Чилтона. Хотя Чилтон Кастл был хорошо защищен, сейчас там не готовились к войне. Уже не первый раз Катри заверяла, что Райланд не собирался использовать Риа, чтобы заполучить ее отца.
Катри была еще одним поводом для недоумения Риа. Она вела себя совсем не так, словно это не они находились далеко от дома и против своей воли в этом замке. Казалось, она воспринимала все это как романтическое приключение, и Риа была готова задушить ее. В то время как Риа упорно оставалась в своей комнате, отказываясь обедать или разговаривать с незнакомцем, который был ее дядей, Катри не только сидела с ним за столом, но и чтобы доставить ему удовольствие, одевалась в платья, которые когда-то принадлежали матери Риа. Конечно, они уже вышли из моды, но были сшиты из дорогих материалов и отделаны прекрасным кружевом и вышивкой.
Пока Риа строила планы побега, Катри смеялась, пересказывая ей смешные истории, которые она узнавала в своих разговорах с Бранном Райландом. И когда у Риа перехватывало в горле от страстного желания увидеть Галлхиел и своих родителей, и Гавина, Катри интересовалась, не считает ли Риа, что у Бранна самые благородные черты лица.
Бранн. Вот как Катри обращалась к нему, называла его и, без сомнения, думала о нем. Совершенно очевидно, что Катри Мюр была влюблена в мужчину, который по возрасту вполне годился ей в отцы. Англичанин. Враг. Их похититель.
Катри осмотрела надгробия двух предыдущих графинь Чилтона. Оба резных памятника, прекрасных и трогательных, изображали молодых женщин с младенцами на руках. Катри почувствовала печаль, которая сопровождала Бранна Райланда почти всегда и поняла, что она начиналась здесь. Возможно, не от любви к женам - он признавал, что не любил никого, — но от одиночества, которое охватило его с потерей ребенка и его матери. Катри ощутила страстное желание защитить Бранна от боли и грусти. Она могла бы родить сыновей, которые будут жить и унаследуют прекрасный Чилтон Кастл.
Осознав, куда вели ее мысли, она покраснела и искоса взглянула на стоявшего возле нее мужчину. За эти дни Бранн настолько изменился, что она едва узнавала в нем человека, который встретил их во дворе Чилтона. Он не обратил на нее внимания в тот день. Нет, действительно, и она честно признавалась себе в этом. Прошло несколько дней, прежде чем он заметил ее, и с тех пор он не выпускал из виду.
— Это, должно быть, так ужасно - похоронить сына, мой господин.
Бранн поймал ее взгляд, удивляясь сочувствию, которое он нашел в таком юном существе. Ему все труднее было напоминать себе о ее молодости. Сочувствие и красота. Она была удивительно открытой и заставила его почувствовать себя более живым, чем за весь этот год.
— Второго терять не менее тяжело, чем первого, — признал он, взяв ее за руку. — Но пойдем, я достаточно насмотрелся на эту обитель смерти.
Они оставили могилы и прошли во двор, где солнце нагрело гладкие каменные стены Чилтон Кастла.
Мысли Бранна не стали яснее. Он не знал, что делать со своими чувствами к этой девушке. Так же как и не знал теперь, что делать с племянницей, которую он похитил. Он подозревал, что она не будет долго оставаться пассивной. Прошла уже неделя после ее появления, но она ничуть не стала ближе ему.