Сейчас перед ним было почти незнакомое лицо, незнакомая женщина. У Фаулера мелькнула мысль, что во всем виновато обезображивающее освещение. Но потом он заметил людей за спиной Вероники и понял, что она звонит из аптеки. Перед ним была реальность, а не иллюзия. Перед ним была настоящая Вероника, такая, какой ее сделали они с Норманом.
— Ты сделал это! — обвиняла она. — Не знаю как, но ты сделал это…
Когда она позвонила, Фаулер как раз читал газету. Теперь он незаметно заглянул в раздел светской хроники и обнаружил, что накануне вечером известная модель агентства «Кори» и ее муж-брокер вдрызг разругались при большом скоплении народа.
— Так что же все-таки случилось? — мягко спросил Фаулер.
— Не твое дело, — рявкнула Вероника, продемонстрировав типичную женскую логику. — Не прикидывайся, будто не знаешь! Без тебя тут не обошлось, и тебе это отлично известно. Без тебя и твоего полоумного Нормана. Думаешь, я не догадалась? Все эти ваши глупые фокусы… Я знаю, вы что-то смастерили…
— Вероника, у тебя истерика.
Конечно, у нее была истерика. Истерика, приправленная всегдашней убежденностью в том, что никакие неприятности не могут произойти по ее вине. Совершенно случайно со своими истерическими обвинениями Вероника попала в точку, но это не имело значения.
— Он тебя бросил? Да?
В ее взгляде была ненависть. Тем не менее она кивнула.
— Это твоя вина, и ты мне поможешь. Мне нужны деньги. Мне…
— Хорошо, хорошо. Ты несешь бред, но я помогу. Ты сейчас где? Я подъеду, мы выпьем и поговорим. Все не так страшно, как кажется, крошка. Он тебе не пара. Ни о чем не волнуйся. Я буду через полчаса, и мы продолжим разговор, начатый три года назад.
Отключив видеофон, Фаулер отстраненно подумал, что не во всем покривил душой. Как ни странно, он все еще хотел жениться на Веронике. Его отталкивали ее новое лицо с сердитыми морщинами и шея с вздувшимися венами, но отбросить навязчивую идею он не мог. Фаулер три года добивался этого и теперь хотел жениться на Веронике Барнаби не меньше, чем когда-то на Веронике Вуд. А потом… Впрочем, не стоит загадывать на будущее.
Однако кое-что его пугало. Вероника оказалась не так глупа, как он решил в тот день, когда был вынужден позвать ее помочь с Норманом. Она слишком много видела, слишком много поняла, слишком много запомнила. Это было опасно. Нужно было выяснить, что же она думает о нем и Нормане.
Надо заставить ее молчать, так или иначе.
Тут Норман до боли четко произнес:
— Должен сказать тебе… должен…
— Нет, Норман, — поспешно перебил Фаулер. — Надо работать. У нас нет времени на разговоры.
— Не могу работать. Нет, должен тебе сказать…
Норман умолк, поднял трясущуюся руку к глазам и скривился, глядя на собственную ладонь. На лице его отразились отчаянные усилия и мольба. Сила, таинственным образом возвращающаяся к нему временами, сейчас почти вернула Нормана в мир людей. Пустота его лица порой наполнялась почти узнаваемой индивидуальностью.
— Не сейчас, Норман! — Фаулер услышал тревогу в собственном голосе. — Ты мне нужен. Потом мы разберемся, что ты мне хочешь сказать. Но не сейчас. Я… послушай, мы должны исправить систему освещения для Вероники. Я хочу, чтобы свет ее красил. И мне это нужно быстро, Норман. Тебе придется заняться этим прямо сейчас.
Норман смерил его пустым взглядом, и Фаулеру это не понравилось. Он отвел глаза и стал смотреть на лоб Нормана, терпеливым голосом повторяя инструкции.
Там, за этим безликим фасадом чистого лба, должно быть, билось в застенках живое существо, тщетно пытаясь освободиться… Фаулер с отвращением отбросил эту дикую мысль, еще раз повторил приказ и поспешил из дома. Вероника ждет.
Но взгляд Нормана преследовал его весь день, пока Фаулер был в городе. Темный, пустой, отчаянный взгляд… Взгляд узника, запертого в темнице под сводом черепа, в тошнотворно замкнутом пространстве. И сколько он ни кричит, никто его не услышит… Однако пленник становится слишком сильным. В конце концов, загрузить его работой будет только милосердием: от усталости он снова впадет в оцепенение и забудет о своей жалкой доле.
Вероники на условленном месте не было. Фаулер целый час просидел в баре. Потом позвонил ей домой, но никто не ответил. Он позвонил и себе, но там вроде тоже никого не было. Фаулера охватила тревога, объяснить которую он не мог. Волнуясь все больше, он отправился домой.