Маленький белый домик священника был рядом с церковью. Лейтенант пошел через сад, наступая на цветы (кладбище, роза на дороге, стрекоза на крышке гроба, солнце), и постучал в дверь сначала тихо, потом сильнее. Он подождал, но, не услышав никакого ответа, подошел к окну и снова постучал. В конце концов он услышал покашливанье и дребезжащий голос:
— Кто там?
Лейтенант трижды повторил свое имя и на языке священника попытался объяснить, кто он такой.
— Что вам угодно?
— Я хочу исповедаться.
— В эту пору, ночью?
— Ради бога, падре! Будьте милосердны. Мне необходима ваша помощь.
— Хорошо. Я сейчас выйду.
Лейтенант сел на ступеньку у двери. Он вспомнил баптистского старейшину времен своего детства. Что бы сказал тот, если бы увидел, как он у дверей католического священника молит принять его исповедь? Это потрясло бы и его родителей.
Воздух был напоен благоуханием жасмина, который рос около церкви. Дверь открылась, и на пороге возник темный силуэт священника. Лейтенант поднялся и отступил на несколько шагов, в полосу лунного света, словно для того, чтобы старику было легче его узнать. Священник подошел и несколько секунд вглядывался в него.
— Я вас знаю?
— Боюсь, вы меня не помните… но не так давно мы с вами разговаривали в одной деревне…
— Вы регулярно посещаете церковь?
— Нет.
Священник молча смотрел на него. Это был низенький, хилый старичок с серебряными волосами.
— Но вы по крайней мере католик?
— Нет, я баптист.
— Не понимаю… Ведь вы только что сказали, что хотите исповедаться?
— Да, падре, хочу. Это необходимо. Умоляю вас не отказывать мне в этой милости.
Через маленький дворик они двинулись к церкви. Священник зашел в ризницу, чтобы взять что-то и все так же молча открыл дверь в церковь. Внутри лунный свет, струившийся в узкие стрельчатые окна, создавал прозрачные сумерки, но священник зажег большую центральную люстру, и лейтенанту стало не по себе. Священник на миг преклонил колено перед главным алтарем и прошел в исповедальню.
— Опуститесь на колени, сын мой, — сказал он, и голос отозвался в пустой церкви странным эхом.
Лейтенант повиновался, испытывая стыд и смущение, почти как в тот далекий день, когда он мальчиком присутствовал на католическом богослужении, спрятавшись за колонной.
— Теперь откройте мне, что вас гнетет, — проговорил священник тихим голосом, почти шепотом. Лейтенант уловил запах чеснока.
— Падре, я виновен в смерти человека.
— Вы хотите сказать, что… убили кого-то?
— Да, косвенно…
— Когда это случилось?
Лейтенант ответил не сразу, стараясь сообразить, когда все это произошло.
— Немногим более получаса назад… или, возможно, час, не могу сказать точно.
Он стал излагать свою историю, начиная со встречи с Ку в комнате «Каравеллы».
— Пожалуйста, — попросил священник, — говорите медленнее и отчетливее. Я недостаточно хорошо знаю ваш язык.
Лейтенант стоял на коленях с закрытыми глазами, прижав пальцы ко лбу. Вдруг он смолк, словно забыв, о чем рассказывал. До него донесся звук приглушенного зевка священника. Он чувствовал за своей спиной присутствие статуй святых, которые следили за ним из своих ниш.
— Падре, я ищу облегчения в исповеди.
Он рассказал священнику о своем прошлом, о своей судьбе негра, об угрызениях совести. Когда он опять замолчал, священник спросил:
— Вам кажется, что вы из мести согласились на то, чтобы пленника пытали? Вы хотели наказать человека, ответственного за смерть… женщины, которую вы любили?
— Нет, падре! С той минуты, как я увидел этого бедного мальчика, я испытывал к нему только жалость, я отождествил себя с ним, будто он был моим братом. Я не питал к нему ненависти… Кто был охвачен ненавистью, так это зверь-сержант. И я не могу понять, не могу себе простить, что уступил его настояниям. Я спрашиваю себя, был ли у меня страх перед ним, физический страх? Нет, не думаю… Было другое, худшее. Что-то вроде духовного страха, если можно так выразиться. Мне казалось, что я слышу его мысли: «Этот негр — малодушный трус…» А с другой стороны…
Он замолчал. Ему показалось, что священник заснул. Но он тут же услышал его голос.
— Продолжайте.
— С другой стороны, я не хотел, чтобы позже меня мучили угрызения совести, потому что я не попытался спасти жизнь невинным людям… Мой командир не оставил мне выбора. Он не допускал и мысли, что я могу потерпеть неудачу. Обещал не задавать вопросов… Скажите мне, падре, скажите, действительно ли я хотел спасти эти жизни или просто боялся не угодить белому полковнику?.. Я в смятении… не знаю…