- Ужасно, что ты так одинок, - признаю я сочувственно, сухие слезы снова жгут глаза. Я слышу разговор охраны за дверью, смотрю на часы и понимаю, что исчерпала свой лимит. Мне пора.
Поднимаюсь, а в груди тоска. Сердце болит, и я ничего не могу с этим поделать. Я слишком прониклась к Эдварду Мейсену, он для меня больше, чем объект. Я привязалась к нему за эти несколько дней. Но я должна смириться, что никак не могу повлиять на обстоятельства.
- Сделай, как я сказал, - просит Мейсен, тоже поднимаясь. – Не будь как другие.
Я не уверена, что готова поступить как он предлагает, я не могу до конца поверить в серьезность угрозы, о которой он говорит. Мне все еще кажется, что он преувеличивает степень опасности. Но я киваю, чтобы успокоить его.
- Ты напрасно ждешь, что они расскажут о тебе журналистам. Они не собираются делать этого, - спешу сказать я, когда нахожусь уже у самой двери. После всего, о чем мы сегодня говорили, после трогательного доверия, которое между нами возникло, было бы предательством не предупредить его. – Они собираются перевести тебя в разведывательный отдел и использовать в военных целях.
Он улыбается одними губами, и я понимаю: ему все равно. Что бы я ни сказала, что бы ни сделали с ним дальше – это не имеет никакого значения, если в конечном счете он умрет. Ему безразлично, как и где это случится. Он просто ждет.
- Прощай, - шепчу я, хотя хочется от души пообещать «до свидания».
Я ухожу от него в потрясенном состоянии. Охранники поворачивают ко мне головы и видят слезы на моих глазах. Дисциплина не позволяет им заговорить со мной о том, что случилось. Они могут себе позволить лишь стандартный вопрос:
- Все в порядке, агент Свон?
Мужчина, который спрашивает, имеет выправку солдата. Высокий, широкоплечий, и его фигура кажется еще мощнее из-за толстого бронежилета. Из-под каски выбивается прядь светлых волос. На бейджике имя – Брэдли Стивенс. Его лицо строгое, - привычная маска солдата, - но взгляд мальчишеский, парню не больше девятнадцати лет. Знает ли он, что сторожит потенциально опасное существо, которое не сдержат ни цепи, ни орудийный огонь? Или выполняет приказ, не уточняя секретных деталей?
- Да, все нормально.
Резко выдыхая, я заставляю себя успокоиться, нервно вытирая уголки глаз кончиками пальцев.
Другой охранник, ниже ростом, с азиатскими чертами лица, на бейджике которого значится имя Мин Чан, молча подает мне платок. Откуда у охранника платок?
Я благодарю его кивком, я уже справилась сама. Не понимаю, отчего больше расстроилась: оттого, что больше никогда не увижу Эдварда Мейсена и не смогу стать ему другом, или оттого, что вскоре он умрет? Или, если перевести проекцию чувств на меня, то: переживаю за него из личного интереса или общечеловеческого? Кажется невероятным, что такой необычный, великолепный представитель неизученного рода попросту перестанет существовать, не оставив после себя никаких доказательств того, что он был в моей жизни. Его скорая смерть вызывает у меня сомнение, хотя и сочувствие к нему тоже играет большую роль.
В голове почти готовый отчет, его нужно только изложить на бумагу. В аудитории вся команда специалистов смотрит на меня, когда я вхожу. Мониторы на их столах показывают камеру Эдварда Мейсена, и кровь тут же бросается в мое лицо, когда я понимаю, что они наблюдали.
Агент Рипс отворачивается первым, деликатно переключая монитор и беря в руки свои бумаги. То же самое делают агент Кэмерон и агент Рашель. Они стараются не улыбаться, но все мы просто люди, несмотря на то, что работаем на ФБР. И каждому из нас не чужды чувства. Я знаю: несмотря на любопытство, которое проявили, они не станут осуждать меня за мимолетную слабость. А значит, не станут и никому сообщать.
Агент Доурси, Бауфман и Хопс отсутствуют, - вероятно, вышли на обед. Из кабинета Люка не доносится ни звука.
- Он тоже видел? – спрашиваю я у агента Кроули, который единственный из всех продолжает смотреть на меня.
Он без слов понимает, оглядываясь на кабинет начальника, и качает головой.
- Он вышел вместе с остальными.
Я киваю и сажусь работать. Люк все равно увидит пленку, если решит ее просмотреть. С другой стороны, это мой последний рабочий день, что я теряю? Моя мечта получить престижную работу в ФБР оказалась призрачной – никому не нужен узкий специалист из маленького городка, не видевший настоящей жизни, не исполнявший боевых заданий. Моя самоуверенность вознесла меня слишком высоко, и теперь приходится больно падать. Я никто, и теперь мне предстоит вернуться в свое привычное забытье, к скучной, бесперспективной работе учителя Истории Америки. Никудышная собачонка, возомнившая себя злой овчаркой – вот кто я.
Карьера перестает меня так сильно заботить, как раньше – это беспокойство не имеет никакого смысла. Будет доволен агент Люк моей работой или нет, увидит ли он на пленке мою слабость, результат один – скоро я вернусь ни с чем домой.
Но мне везет: у агента Люка загруженный график, видимо, ему некогда просматривать каждую записанную минуту, так что мое маленькое отступление от протокола остается незамеченным. Пока.
Несмотря на то, что я тороплюсь дописать отчет, все мои мысли занимает Эдвард Мейсен. Его печальные безжизненные глаза преследуют меня, ранят сердце. Мне очень хочется протянуть ему руку помощи, хочется видеть его свободным и живым, и больно от бессилия изменить нарисованное им мрачное будущее.
Когда рабочее время истекает, я отправляюсь в гостиницу. Завтра я в последний раз заеду в Бюро. Что я буду делать дальше, пока не решила. У меня нет желания возвращаться в Саффолк. Оставаться в Вашингтоне тоже не имеет смысла – задание Бюро оказалось одним из многих и явно не станет ступенькой на карьерной лестнице, на которую я так опрометчиво и наивно рассчитывала.
На улице прохладно, несмотря на лето. Я кутаюсь в теплую шаль. Вечер темный, собирается дождь, и я чувствую себя непривычно одинокой в снующей вокруг толпе. Открытия, которые я совершила за эту неделю, переворачивают мое мировоззрение. Теперь я знаю, что наш мир не такой милый, каким мы привыкли его представлять – он полон мифов, самые страшные из которых оказываются реальностью. Вглядываясь в лица прохожих, я ловлю себя на том, что присматриваюсь к цвету их кожи и глаз. Странно понимать, что среди нас живут нечеловечески опасные существа, и мы рискуем своей жизнью ежедневно, не подозревая этого.