- Это я понял не сразу, - тихо, проникновенно шепчет он в мою макушку. – Поначалу мне не удавалось разобраться в клубке и твоих, и своих чувств. Трудно понять причины того или иного поведения, когда видишь или испытываешь что-то впервые. Мое первое впечатление о тебе можно сравнить с пробуждением ото сна – в том смысле, что я, будто спросонья, не понимал ни твоей реакции на меня, не своей на тебя. Одно могу сказать точно – я пробудился, и не хотел больше засыпать. Да я бы и не смог, - вот насколько ты меня заинтересовала.
Я вздыхаю почти счастливо, радуясь, что мое главное желание сбылось – мне действительно удалось принести свет в его бессмысленную жизнь. Причем даже раньше, чем я мечтала.
- Твоя удивительная эмоциональная реакция, - а я тебя даже не знал, - что-то сотворила со мной в момент первой встречи, заставила встрепенуться, ожить. Запах твоего волнения… и желания, - добавляет Эдвард смущенно, - подействовал подобно тарану, гигантской волне, сбивающей с ног. Настолько много новых ярких чувств и мыслей сплелось воедино, что поначалу я был напуган: если бы не размеры камеры и не вынужденное положение пленника, в которое я сам себя поставил, возможно, я бы не выдержал напряжения и сбежал.
У меня вырывается резкий смешок: не ожидала, что смогла напугать вампира.
Руки Эдварда на секунду прижимают сильней, а затем отпускают; пострадавшие мышцы неприятно отзываются болью.
- Пришлось взять себя в руки, ведь я видел, что и ты изо всех сил сохраняешь профессионализм. Но с первого же мгновения я не мог оторвать взгляда от тебя, настолько необычна была твоя реакция, ставящие в тупик вопросы. Я внимательно наблюдал за каждым жестом, словом. Я анализировал, но ответы не укладывались в голове: напрашивающиеся выводы в тот момент казались невозможными, фантастическими! Я повторял себе неустанно: этого не может быть, я лишь выдаю желаемое за действительное.
Эдвард вздыхает.
- Даже когда ты ушла, я продолжал размышлять. Сначала думал, это не продлится долго, и я привычно вернусь в свою апатию. Но время шло, а я не мог больше «спать». Ловил себя на том, что постоянно прислушиваюсь к разговорам снаружи, отличаю звук твоего голоса. – Эдвард усмехается: – У меня отличный слух, я мог услышать многое за пределами камеры. Но никогда, ни разу до твоего прихода не интересовался тем, что происходит за стеной, мне это было безразлично. Ты это изменила. С тех пор не было ни дня, когда бы я не слушал твои шаги, не выделял стук твоего сердца среди прочих… Ты полностью завладела моим сознанием.
Боже мой… комок подбирается к горлу, когда я понимаю, насколько близка была всегда к желаемому, даже не подозревая об этом. Взаимность наших чувств становится для меня очевидной, и сердце бьется бодрее.
- Я пытался найти оправдание эмоциям, которых не понимал. Конечно, - говорил я себе убежденно, - это простое любопытство. Ты отличалась от остальных, и мне было интересно разгадать, в чем состоит твоя особенность. Просто занимательная головоломка, со временем интерес неизбежно пройдет. Но вместо того, чтобы успокоиться, я, напротив, интересовался все сильнее. Я начал ждать наших встреч, новых вопросов, пробуждающих от сна. Когда ты утром приходила на работу – застывал в нетерпеливом волнении, гадал, когда же ты навестишь меня. Клянусь, я считал минуты до твоего появления! Всякий раз думал, что ошибаюсь, и твой интерес к моей персоне лишь мерещится. Но потом ты заходила, и я убеждался – твои глаза по-прежнему не лгут. Я понимал… что мое время ограничено, что ты приходишь сюда работать, а не болтать, а потому не мог позволить себе перейти грань. В моем положении, - и в положении, на которое я обрек тебя и других свидетелей, - заинтересованность тобой несколько… запоздала.
Эдвард качает головой, на его лице выражение грусти.
- Но это понимание пришло не сразу. Поначалу я был так сильно оглушен собственными чувствами, которые никогда прежде не испытывал, что не мог себе ответить, что со мной не так. Я просто плыл по бурному, захватывающему течению, считая часы от встречи до встречи. Лишь когда ты сказала, что пришла в последний раз, и когда я почувствовал нарастающую в груди пугающую бездну, в которую уже не хотел возвращаться… лишь тогда смог ответить на главный вопрос: я нашел тот самый смысл, который найти уже не надеялся… Мне так жаль, - говорит он, словно раскаивается в преступлении. – Я два века искал оправдание своему существованию. А нашел его слишком поздно: тогда, когда решил умереть…
- И что же это? – Я знаю ответ и радуюсь, что смогла разбудить в нем жажду жизни.
- Любовь, - просто говорит он, прожигая меня немигающим взглядом.
- Любовь… - повторяю я, кончиками пальцев поглаживая его грудь. Не могу удержаться от улыбки, сердце жжется, как будто его объял огонь, а горло сдавливает ком. В глазах слезы. Признание звучит так же естественно, как солнце, ежедневно встающее на востоке: - Люблю тебя.
Глаза Мейсена вспыхивают в ответ на мои слова. Он выглядит так, будто весь его мир переменился. Будто в это мгновение сломалась, уничтожилась непоколебимая броня, мешавшая ему почувствовать вкус жизни. Он сияет. Открыт и беззащитен предо мой. Хочет что-то сказать, но теряет дар речи. Наклоняется для очень медленного, сладкого поцелуя. Мои губы разбиты, но это всего лишь боль, и она пройдет. Главное, что я чувствую себя невыразимо счастливой.
Опустив руки на мои ягодицы, Эдвард приподнимает меня над полом и осторожно усаживает на раковину. Я обхватываю его талию ногами. Его твердая плоть упирается в мой живот.
- Только не прямо сейчас… - умоляю я о пощаде: тело стонет. Я не жалуюсь (ведь это было прекрасно), но вряд ли выдержу повторение.
Он тихонько смеется мне в губы:
- Я не стану.
Мне нравится, когда он смеется. Его смех больше не безжизненный, и похож на перезвон серебристых колокольчиков.
Палец аккуратно приподнимает мой подбородок, чтобы я посмотрела в ярчайшие золотые глаза – Эдвард улыбается. Его губы такие красивые, и улыбка очень идет, она его преображает. Из озлобленного, потерявшего цель отшельника Эдвард превращается в цветущего, красивого мужчину, которого нельзя не любить. Я вспыхиваю под его обжигающим взглядом, но твердо смотрю в нечеловечески пронзительные глаза.