Мы проникаем в спальню, «Глок-19» давно готов и направлен в сторону подушек. Вот только сердце останавливается, когда я вижу, кроме мужчины и его жены, двух спящих между ними маленьких детишек…
Их черные головки лежат на мягких подушках, материнская рука нежно обнимает их тельца. Черные волосы женщины убраны на затылке в пучок, чтобы не мешать.
Мужчина лежит на спине, знакомые черты охранника во сне расслаблены, он не похож на солдата. Здесь он любящий отец и муж.
Его зовут Мин Чан. Я помню его имя.
Опускаю пистолет, ужаснувшись тому, что уже сделала и что еще собираюсь. Сталь словно прибавляет в весе, руки дрожат, а по вискам струится обильный пот.
Аро молча стоит в стороне, ждет и наблюдает. Ничего не говорит, позволяя мне самой сделать очередной чудовищный шаг в ад.
Поднимаю пистолет и опускаю его. Поднимаю снова, но не могу заставить палец нажать. Не могу убить человека, у которого, насколько я успела заметить, четверо детей…
Всхлипываю, с трудом подавляя громкое рыдание, когда замечаю возле большой кровати маленькую розовую колыбель, украшенную атласными бантами. Пятеро...
Что-то ломается во мне…
Я больше не могу стрелять…
Пот едко щиплет глаза. А может, это слезы.
Не могу стрелять. Больше не хочу убивать.
Желаю только одного – стереть из памяти мучительные воспоминания. Стать прежней Беллой, которой я была всего несколько часов назад. Отмотать время вспять и послушаться Эдварда – принять гибель, не сопротивляясь. Потому что сейчас не уверена, что жить дальше с тем, что совершила, есть смысл…
- Быстрее, - тихо поторапливает Аро, и только тогда я вижу, что азиат не спит. Он смотрит на меня.
Его глаза не круглые и не испуганные, он не кричит, не паникует, просто смотрит на меня и пистолет. В полной тишине.
Я поднимаю оружие, целясь ему в голову, но медлю. Не могу нажать на курок. Дыхание то и дело прерывается: сдавленное, сиплое.
Правая рука азиата лежит поверх одеяла. Он осторожно поднимает ее ладонью вверх, как будто призывает меня повременить с убийством. Какой смысл в том, чтобы отсрочить смерть?
- Пожалуйста, не убивай мою жену и детей, - шепчет он безмолвно, я читаю слова по его губам.
Я хочу ответить, но в горле словно застыл комок остро ранящих колючек.
Медленно, не делая резких движений, Мин Чан спускает одну ногу с кровати. Его глаза пристально смотрят в мои глаза, а их выражение остается для меня загадочным. Он словно хочет что-то сказать, но не здесь, в другом месте. Он умоляет меня послушаться его, тихонько, осторожно, чтобы не напугать, указывая на дверь.
Аро молчит, не делая попыток помешать азиату двигаться, не принуждая меня спешить, и Мин Чан благополучно выбирается из кровати. С поднятыми вверх руками, беспомощный и безоружный, он осторожными жестами выманивает нас из спальни вон.
Я, словно завороженная, следую за ним, держа его на мушке, а палец на чувствительном курке.
- Не здесь, пожалуйста, не нужно будить детей, - еле слышно шепчет Мин Чан. - Пожалуйста, сюда. - Его спокойный, абсолютно собранный, без признаков паники голос почти гипнотизирует, и мы выходим вслед за ним на улицу, в темную ночь, подходим к двум большим мусорным контейнерам, стоящим возле пустынной ночной дороги сразу за оградой домика.
Здесь можно говорить чуть громче. Здесь мы не разбудим его детей.
Мин Чан опускает руки и стоит, не шевелясь. Я не вижу в его глазах даже следа страха. Только поразительное спокойствие и глубокий ум.
- Это Вольтури? – спрашивает он у меня, осторожно взглянув на моего спутника.
Я мрачно киваю, не в силах ответить вслух. Горло снова жжет кислота. Она жжет и мои глаза.
Я вдруг понимаю, что делает Мин Чан. Оберегает семью от чудовищного зрелища поутру. И чистота его самопожертвования опустошает меня, выворачивает наизнанку, вытаскивает наружу все мои черные деяния и бросает мне в лицо. Мы словно две противоположности, я зло, он – абсолютное добро.
- Пожалуйста, не убивайте жену и детей, они ничего не знают, - шепчет азиат, медленно опускаясь на колени и убирая руки за голову, как на казни. Он так похож на Эдварда в этот момент.
Я не выдерживаю перенапряжения и громко рыдаю, позволяя слезам скатиться по щекам.
- Он никому не расскажет! – Глядя на Аро, я взываю к снисхождению. – Пожалуйста, отпусти его!
Лицо Аро не меняется. Он подходит к контейнеру и откидывает крышку. Смотрит на азиата и равнодушно, непреклонно говорит:
- Полезай сюда.
Рыдания разрывают грудную клетку, хотя я знаю, что нельзя кричать.
- Я не могу, я не могу, - повторяю я, с ужасом глядя, как Мин Чан беспрекословно повинуется приказу.
- Только не убивайте жену и детей, - все время повторяет он.
- Давай, Изабелла, - подталкивает Аро, и я, отчаянно рыдая, поднимаю пистолет, который дрожит так, будто хочет выпрыгнуть из пальцев. Я ненавижу сейчас его грубую стальную силу всей душой.
Мин Чан смотрит мне прямо в глаза, его губы двигаются, словно в молитве:
- Это ничего, Изабелла, главное – не трогай жену и детей! Проследи, чтобы с ними ничего не случилось. Они не должны пострадать. - В глазах нет страха, и это сокрушает меня. Когда он кивает, подбадривая меня сделать то, что должна, я нажимаю на курок…
И отворачиваюсь, чтобы не видеть содеянное…
«Глок-19» с металлическим лязгом падает вниз, а ноги подкашиваются. Крышка контейнера захлопывается, и бесстрастный голос Аро приказывает мне подняться.
- Скоро рассвет, Изабелла, - строго говорит он. – Осталось всего три человека. Ты же не хочешь бросить дело на половине? Где твоя решимость, которая с самого начала покорила меня?