— Да мне вообще все равно, — пожал плечами Донован, уходя вперед. — Просто хотел избавить нас от забот по опеке над высохшей дотла мумии, но раз вы такие ревнивые, то пожалуйста…
Он странно вел себя в последнее время. И, если его перебежку из стана врага еще можно было оправдать шоком из-за известия о планах короля, то гиперопеку над Хибари — никак. Мало того, что он просто оставил его в живых в их последнюю встречу, так еще и волнуется о состоянии его кожи, черт возьми.
Мукуро прожигал спину Чейза подозрительным взглядом всю дорогу через сад, и тот неуютно передергивал плечами, сто раз уже пожалев, что прицепился к Хибари. В конце пути он твердо укрепился в решении больше вообще к нему не приближаться.
Когда они вошли во внутренний двор, настроение у всех заметно погасло — еще сильнее: тела погибших навевали совсем невеселые мысли, и звук молотков за стеной тоже не способствовал его улучшению.
Чейз, посерьезнев, остановился у ворот, прислушиваясь.
— Штурмовые лестницы станут ниточкой к нашей смерти, — сказал Анджело, заметив его интерес к тому, что происходило снаружи. — Мы как загнанные в нору лисы: скалимся, рычим, но победа в руках того, кто держит оружие помощнее.
— У меня, мать его, самое мощное оружие, — рявкнул Чейз. — Я жить хочу, сам хочу, без гребаного устава, от которого только-только оторвался, и нескольких часов мне совсем не хватило!
— Надо выкатить из погреба бочки с маслом и керосином, — указал на стены Мукуро и провел в воздухе воображаемую линию вдоль них. — Расставим их по всей длине и будем поджигать лестницы, чтобы они не забрались в нашу «нору».
— Они притащат бревна и будут выбивать ворота, — предостерег Хибари. — При шторме используют и самодельные баллисты.
— Но мы выиграем время. На бревна и баллисту уйдет больше времени, а нам каждая минута дорога. Главное — чтобы солдаты не забрались по своим лестницам, хотя бы большая их часть.
— Ладно, я пойду и найду работников, которые перетаскают бочки. Уверен, что среди раненных есть сраные симулянты, — зашагал к казармам Чейз, где Ева устроила временную лечебницу. Странно, что она решила не воспользоваться многочисленными комнатами в замке, что было бы куда логичней, ведь Мукуро уже все равно на состояние его бывших владений.
Анджело помялся немного и припустил за ним, правильно рассудив, что тот может и действительно раненых ребят погнать на работу.
Хибари хмуро смотрел на ворота, слушая размеренный, отчетливо слышимый в приглушенном шуме голос Виллани, раздающий указания. Он не пугал Хибари, не заставлял его напрягаться, и он искренне не понимал всеобщего трепета перед ним, но раз уж Мукуро и Чейз — оба далеко не слабые люди — опасаются этого человека, стоило задуматься.
В целом, Кея не особо волновался. Он примирился с положением вещей и был готов к любому исходу, даже к смерти. Единственное, что не давало ему покоя, а точнее кто — Дино. Пока вокруг все бушевало, некогда было думать о чем-то другом, помимо окружающего его хаосе, но в такие вот мгновения затишья…
Даже если Мукуро прав в своих словах, даже если Дино его вовсе не любил, а обманывался, его собственные чувства от этого никак не менялись. Хотелось бы… хотелось бы передать ему хоть что-то, что могло бы о нем напоминать. Это звучало смешно, учитывая, что он сам же и стер ему память, но не думать об этом не получалось.
Мукуро смотрел на него, прекрасно понимая его невысказанные вслух переживания и мысли. Внутри поднималось что-то тяжелое и темное, пугающее его самого. В последний раз он испытывал подобные ощущения перед отъездом в Гредзо, и тогда это очень плачевно закончилось. Для Кеи.
Он отвернулся, чтобы отойти в сторону и остыть, не наделать глупостей, о которых потом будет жалеть, но Хибари внезапно поймал его за локоть с такой силой, словно хотел выдрать из руки кость.
— Куда собрался? — неожиданно зло процедил он, прищурив глаза, и Мукуро удивленно повернулся к нему, вскидывая брови.
— А я обязан перед тобой отчитываться? Напомни, когда мы поменялись местами?
— Ты не покинешь пределов моего зрения.
— Потому что мир опасен, и я могу погибнуть, поскользнувшись на влажной траве? Кея, я не умру, оставив тебя на несколько минут, — с легким смешком произнес Мукуро, аккуратно разжимая его пальцы, стискивающее его руку. От такой хватки наверняка остались синяки.
Хибари недоверчиво нахмурился, все же отпуская его, и Мукуро, не удержавшись, обнял его. Неприятная смесь из разочарования, раздражения и злости покинула его в одно мгновение. Кея может думать о Каваллоне сколько влезет, но останется все равно с ним. А воспоминания потихоньку выветрятся, будто их не было — в этом Мукуро был уверен.
— Я же сто раз тебе говорил, что если я и умру, то только от твоей руки. Кажется, я говорил это всего пару часов назад, нет?
— Мне плевать на то, что ты говоришь. Ты очень много врешь.
— А ты слишком дерзким стал, почуяв свободу, — беззлобно пожал плечами Мукуро и, взяв его за руку, направился в замок. Хибари плохо выглядел из-за жары, неплохо было бы ему отдохнуть в более прохладном месте.
Кея безучастно следовал за ним, не предпринимая попыток вырваться, но буквально рванулся, едва завидев дверь комнаты, в которой провел почти весь прошлый год.
— Я не пойду туда, — прошипел он, выдернув свою ладонь из его руки, и отступил к лестнице, попятившись.
— Мм, не-а, пойдешь. Знаешь, мне бы не хотелось, чтобы у тебя оставались плохие воспоминания об этом месте.
— Что? — переспросил Хибари, не веря своим ушам, и схватился за стену, засмеявшись. — Плохие воспоминания… я не… плохие?! — Он резко оборвал свой смех и зажмурился, сжимая пальцами переносицу. — Я понимаю, что ты никогда не осознаешь, каким этот год был для меня. И что значит для меня этот твой гребаный замок. Это не плохие воспоминания — это то, что разделило мою жизнь до и после. Когда ты запачкал свою шелковую рубашечку, и тебя за это обсмеяли в свете — это плохие воспоминания.
Вместо того, чтобы расстроиться или разозлиться, Мукуро вдруг улыбнулся и, толкнув дверь, вошел в комнату, так и не произнеся ни одного слова.
Хибари подождал его немного и неуверенно последовал за ним, пытаясь унять беспокойство и липкий страх, который он безуспешно пытался от себя отогнать.
Первое, что он увидел сразу — огромные зеркальные стены, которые он ненавидел едва ли не больше самого Мукуро. Сколько раз он рассматривал себя в отражении, пытаясь узнать в человеке по ту сторону себя, сколько раз Мукуро прижимал его к холодному стеклу, заставляя смотреть на себя, на него со стороны…
Зачем ему вести его в это место? Очередное издевательство?
Хибари шумно вздохнул, впиваясь пальцами в дверной косяк, когда увидел кровать и небрежно брошенные на нее кандалы, отцепленные от креплений на стене. Мукуро стоял рядом и задумчиво оглядывался.
— Только попробуй прикоснуться ко мне, и я прикончу тебя, — предупредил его Хибари, не двигаясь с места.
— Зеркало с другой стороны прозрачное, — словно не услышав его слова, сказал тот, подходя к стене и касаясь ее раскрытой ладонью. — Я иногда наблюдал за тобой… Как ты тренируешься, читаешь книги, смотришь в окно… Я даже пару раз рукоблудил на тебя, когда ты смотрелся в зеркало.
— Какая мерзость! Какого черта ты мне об этом рассказываешь?
— Не знаю. Наверное, пытаюсь понять, когда я потерял рассудок и понял, что мне нужно не только твое тело.
— Да, я как-то тоже упустил этот момент, — съязвил Хибари, подходя к нему, и с опаской взглянул на их отражение. Мукуро выглядел совсем не так, как прежде: не такой холенный, лоснящийся от роскоши и вседозволенности. Они оба были одеты в охотничьи костюмы, заляпанные кровью и землей, и больше походили на приблудившихся путешественников, и это вызывало такой яркий контраст между воспоминаниями и реальностью, что Хибари не удержался от смешка.
Мукуро, как ни странно, оказался прав. Кошмары прошлого отступали — конечно, не полностью, но пока этого вполне хватало.