— Заходи, гость.
Старик вошёл. За воротами его окружила полная темнота, даже своего собеседника он не мог разглядеть. Пришлось кланяться наугад и слушать во все стороны.
— А ты неглуп, старейшина, — продолжал тот же голос. — Ты догадался, что меня нельзя заставлять долго ждать. Слушай, что изменится теперь в твоей жизни: неведомого пленника, которого кормила твоя деревня, больше нет. Теперь вам оказана высочайшая честь — вы будете служить Хозяину. Постарайтесь не огорчать меня.
Старейшина поклонился ещё раз, рассудив про себя, что, хотя пока ничего не понятно, с тем, кто смеет именовать себя хозяином, лучше не спорить. Во всяком случае пока… А тот продолжал:
— Старейшина, моё подземелье не обустроено. Привези мне завтра всё, что нужно, чтобы сделать эти стены достойными меня. Ты, разумеется, не сможешь обустроить мне королевские покои, но я не буду на тебя в обиде. Кстати, в твоих объедках я больше не нуждаюсь, но человечек пусть приходит каждый день — вдруг я захочу чем-нибудь тебя обрадовать? Ладно, проваливай, ты мне надоел.
Старик ещё раз поклонился темноте и вышел за ворота. Створка бесшумно затворилась. Старейшина поспешил домой, гадая по дороге, к добру или к худу приведут эти изменения, однако ответа не находил. И мудро решил подождать…
Вся деревня волновалась, словно огромный растревоженный муравейник. Люди бегали от дома к дому, тщательно избегая дома Голомея и нелепо-распростертого тела у его порога.
Показался старейшина, и люди замерли. Старик проходил мимо оцепеневших людей, опустив седую голову, никого не замечая и не отвечая ни на какие вопросы. Следом за ним начали подтягиваться жители деревни, и к своему дому он подошел, сопровождаемый почти всем населением.
Остановившись, он глубоко вздохнул и развернулся лицом к молчаливой толпе:
— Люди, — скрипучий голос выдавал сильное волнение старика, — Хозяин сказал, — он осекся и тихо добавил. — Похороните мальчика…
Кошчи ходил по своей пещере и наблюдал за работающими селянами. При приближении Хозяина, каждый начинал нервничать, работать в несколько раз быстрее и суетливее. Вот опять, проломили стену, увлекшись под его взглядом. Все так стараются услужить… и не навлечь гнев. Кошчи вздохнул и движением руки установил на место вывалившиеся камни. Примятый ими работник тихо пискнул слово благодарности и поспешно уполз в сторону выхода.
Хозяин опять вздохнул: в его пещере стало дымно от многочисленных факелов. Его работники не могли видеть в темноте. А что еще хуже, стало откровенно смердить. Пора бы уже приучить селян к чистоплотности. Хотя, он подозревал, что так усиленно потеют они не от усердия, а от страха. Сначала это льстило, потом начало раздражать.
— Все вон! — усиленный им голос разлетелся по всем закоулочкам его огромной пещеры, заставляя дрожать стены. Люди попадали ниц и не подавали признаков жизни. С трудом подавив желание вымести всех одним движением, Кошчи выбежал на свежий воздух.
— Чем мы не угодили тебе, Хозяин? — дрожащий голос старейшины чуть уменьшил раздражение Кошчи.
Он усмехнулся: если бы не этот мудрый старик, он бы давно зверски расправился со всей деревней в одну из таких всепоглощающих вспышек гнева.
— Не бойся, — Хозяин посмотрел на мелкотрясущуюся бородку старика. — Просто вы мне не нужны. Все равно понять, чего хочу я, вы не способны, а мешали мне и так уже изрядно.
— Не гневайся на нас, Хозяин! — взвыл старейшина, падая к ногам Кошчи. Тот презрительно стряхнул сухие ладони старика с сапог.
— Я сказал — вон, — повторил он более спокойно. — Я сам все сделаю.
— А позволит ли твоя милость поглядеть на это чудо? — с тенью надежды спросил старик.
Кошчи улыбнулся: в такие моменты он был способен смириться с придурью селян, с подобострастностью старейшины. Страсть к чуду, желание хоть одним глазком посмотреть на необыденное, способна развивать. И если бы эти скучные мелкие людишки отдались бы этой страсти, без оглядки, без возврата, они бы стали подобными ему. Он хотел и боялся этого.
Хотел, поскольку испытывал недостаток общения, поскольку душа его просила чувств, которые сердце не способно было испытывать. А боялся… поэтому же. Эти никчемные селяне способны любить, способны сочувствовать, способны бояться. Это их слабость. Кошчи понял, чем он заплатил за свою силу. Своей слабостью. Но эта слабость имела над ним даже сейчас необъяснимую силу.