«Ну я задам сейчас ей, ну задам!» — обрадовался я неожиданно возникшей перспективе хоть каких-то действий. Даже раздумал в уборную сходить.
Томка подняла лицо. Оно было мокрым от слез. Меня будто резануло по сердцу — такое стояло в нем отчаяние, такая ни с чем не сравнимая боль… Совсем как у той лани в нашем замызганном приезжем зоопарке, который все называли зверильницей.
— Чего ты? — строго спросил я и этими словами окончательно открыл в ней какой-то слезоточивый клапан.
— Ша… Ша-а-почк-а-а… — Она заревела так, как могла реветь только она.
— Допрыгалась со своей шапочкой. У, дура несчастная! — Я заглянул в колодец и в подземном небесном оконце увидел свою округленную рожу. Пахнуло холодной сыростью и плесенью. По углам на веревках висели бидончики и ведра с продуктами.
— Где твоя шапка? — буркнул я в колодец. Зашаталось эхо, сморщив чистый осколок голубого неба и мою рожу.
— Зде-ся-я, — всхлипывая, протянула жалобно Томка. — Я только хотела посмотреться-я… — Она с новой силон возобновила рев.
— Не вой! «Здеся»… — передразнил я ее и увидел шапку — желтое пятно у самой воды сбоку. Пятно вроде бы не плавало, значит, зацепилось.
— Вот она!
— Где? Где? — Томка мгновенно прекратила рев и перегнулась в колодец.
— Тащи бельевую веревку, сейчас организуем спасательные работы.
Сестренка резво метнулась к дому. Я нашел подходящий кусок проволоки, загнул крючок.
— Внимание! Дамы и господа! — сказал я высокопарно, чтобы рассмешить Томку. — Сейчас состоится ни с чем не сравненное извлечение из недр земли бриллиантовой короны несравненной царицы Тамары.
Сестренка хихикнула, на ее мордашке появилась довольная гримаска.
— Публику прошу не шуметь, с первых рядов не вставать.
С этими словами я театрально бросил моток веревки в чрево колодца. Мы враз наклонились, и мое ухо пощекотали Томкины волосы. Я завел крюк под шапку, слегка подсек и повернул голову вбок:
— Дамы и господа! Торжественный момент наступил. Работают все громкоговорители, включая телефоны и наушники. Фоторепортеров прошу не мешать. — Я почувствовал на щеке горячее Томкино дыхание, слегка дернул веревку, она спружинила, шапка вытянулась, но не отцепилась.
— Димочка, родненький, порвешь, — заверещала в ухо Томка.
— Не учи ученого. Вижу, что зацепилась. — Я перешел на другую сторону сруба, подергал — бесполезно. Посмотрел на Томку, готовую вот-вот снова открыть слезоточивый клапан.
— Заревешь — убью. Поняла? — Я притронулся к своему затылку и чуть не отдернул руку — так он был горяч. Щеки и лицо пылали жаром. У Красильниковых из глубины бесчисленных сараев протяжно завыл в самую душу ишак. Раздумывая, я легонько поддергивал веревку — никак.
— Подержи, — приказал я Томке и побежал к завозне. Там валялся большой моток толстого каната.
Глаза у Томки округлились:
— Ты что, туда?
— Нет, туда. — Я показал пальцем в небо.
— Ты с ума сошел. А вдруг сорвешься или утонешь…
— Помолчи, несчастная! Я уже раз тонул — два раза не тонут, — сказал я и вспомнил, как однажды в Карасином озере меня опутали водоросли и я еле выбрался на берег.
Томка огляделась, словно ища защиту:
— Димка! Не надо, нельзя! — В ее глазах опять блеснули слезы.
Я сурово погрозил ей кулаком и привязал конец каната к бревну:
— Там воробью по колено, а на дне, может быть, клад лежит.
— Клад? — переспросила Томка. — Какой клад?
— Обыкновенный. Сундук с драгоценностями.
— С драгоценностями, — эхом выдохнула Томка, но тут же опять усомнилась: — Выдумки это все. Никакого там клада нет.
— Посмотрим.
Признаться, мне давно хотелось пошарить дно колодца. Однажды я крючком вытянул ржавый обрез винтовки. Как он туда попал, никто сказать не мог. Отец предположил, что, может быть, обрез с времен гражданской войны. Но раз там оказался обрез, значит, могло быть еще что-то. Ведь нашла наша соседка в подполье своего дома чемодан с царскими бумажными деньгами…
Я попробовал на прочность канат и под Томкины охи и ахи сполз ногами в колодец. Но прежде нащупал в стене выступ, поднял в приветствии одну руку:
— Дамы и господа! Эксперимент продолжается. Пока никаких интервью. Цветы и поздравительные телеграммы прошу складывать у ног царицы Тамары.
Томка на этот раз шутку не восприняла, а схватилась за канат, точно пытаясь вытянуть меня наверх.
Я протянул ноги и повис. Канат был сплетен из очень жестких, торчащих во все стороны колючих щетин. Ладони ожгло болью. Перебирая руками, я опустился до половины колодца и пытался найти ногами хоть какую-нибудь опору, но пальцы скользили о мокрые доски. Донный холод стал проникать в меня до самого нутра. Ныли от напряжения мышцы рук и спины. Я со страхом посмотрел наверх. В небесном оконце повис силуэт Томкиной головы.