Не сиделось Олегу Кергияту. Он часто спрыгивал с саней и куда-то убегал, а то помогал искать брод через речку, удобный объезд вокруг топкого болота, таскал трос, заколачивал «пальцы» гусениц. Еще попутно глотал ягоду, а в конце дня небрежно кинул под ноги сидящим ржавый винчестер.
— Резвится, парняга, — сказал Векет. — Интересно, насколько хватит его прыти?
На берегу Каменной Скользкой речки — так она называлась в переводе на русский язык — решили заночевать. Омрувье достал плоский, очень тяжелый железный чемоданчик — копию выходящих из моды портфелей «дипломат». В нем были уложены «пальцы» тракторных гусениц.
— Ценная вещь в тундре, — сказал бригадир, — лучших кольев для палатки не придумаешь.
После ужина, когда совсем стемнело, Векет, Омрувье и Олег Кергият собрались в ночное дежурство.
— И я с вами, — попросился Ждан. — Хоть живых оленей увижу.
— Как будто никогда не видел, — усомнился Векет.
— Близко ни разу.
— Странно, однако, ты жил…
Они шли гуськом, осторожно нащупывая зыбкие кочки. Омрувье стал тихонько насвистывать.
— Сигнал олешкам, — пояснил Векет. — Мол, свои идут, не волнуйтесь.
Остальные тоже принялись посвистывать. Крайние животные лишь поворачивали в их сторону головы, потом снова бережно опускали их, ища рогами удобные неровности тундры.
— Спичками не чиркайте, — предупредил Омрувье. — Минут тридцать еще будут лежать. Поспим немного и мы. — Сам он замер в позе отдыхающего тундровика: на четвереньках, руки поджаты к груди — чтоб не застудиться, колени подтянуты к животу.
Ночь пронизывает холодом, стыло мерцают крупные чистые звезды. Похрапывает стадо, дожевывая во сне вкусный ягель. Но вот Ждан заметил: от дальнего края отделилась легкая тень, за ней вторая, поменьше.
— Важенка поднялась, следом теленок, — прошептал Векет. — Теперь потянутся соседние.
Зашевелились рога других животных. Из ночи, словно из старого погреба, потянуло грибным ветром. Этот запах сводит с ума оленя — так он любит грибы, по-чукотски «пон-пон». Еще через несколько минут все двухтысячное стадо было на ногах. Ждан подумал о том, как мудро распорядилась природа, создав примерно на каждую полсотню коричневых и пепельных оленей одну совершенно белую особь. В кромешной тьме по этим светлым пятнам пастухи угадывают направление, в котором двигаются животные. Да и сами олени, чтобы не растеряться, очевидно, тоже ориентируются по своим собратьям-альбиносам.
Дикая беготня началась внезапно. Где-то справа зашлепал по лужам Векет и угрожающе заорал: «Э-эк! Э-эк!», добавив, впрочем, по-русски: «Куда вас, окаянные, несет!» Ждан ринулся влево, пытаясь завернуть расползающийся, будто чернильная лужица, темный клин. Издалека раздавался звонкий, еще не окрепший на тундровых ветрах и стужах голос Олега Кергията. Появился обеспокоенный бригадир.
— Так можно все стадо распустить.
Незаметно просочился рассвет: потускнели звезды, проявились, точно на фотографическом отпечатке, очертания далеких сопок. Бледно-зеленым светом зажегся ободок на востоке.
Когда стало совсем светло, обнаружился откол — кусок голов в сто сумел-таки ускользнуть. Он ушел к самому обрыву, где несла свои воды Каменная Скользкая река. За ней поднимались сумрачные фиолетовые горы.
Омрувье вытер потное лицо, сжал губы и задумался. Бригадир пригладил усы и посмотрел на пастухов вопросительно, с легкой улыбкой. Так смотрит учитель на своих питомцев, словно спрашивая: ну, а какое решение примете вы?
Основное стадо рассыпалось по всей громадной сочно-зеленой долине, будто небрежно брошенная пригоршня серых речных камушков. Древняя земная картина, способная вдохновить живописна, но не начинающих пастухов.
— Задача у нас с вами такая, — сказал Омрувье. — Собрать стадо и направить его по широкому руслу вон той пересохшей реки. Сделаем трехкилометровый полукруг и выйдем к палатке. К этому времени олени устанут и расположатся отдыхать на галечнике, а мы в кукулях. Валюм? Понятно?
Ждан с Векетом направились к обрыву. Омрувье затрусил в обход основного стада, к покатым рыжим сопкам, которые, словно магнит, притягивали оленей. Олег остался с северной стороны долины.
За Векетом увязались две оленегонные лаечки. Одна вся белая, вторая — черная. Первую поэтому назвали Рекокальгин — песец, вторую странным именем — Пикки. У Пикки, кстати, была одна особенность. Он страшно любил, когда его пощелкивали ногтем по носу. Пес блаженно жмурил глаза и не отходил. «Балдеет», — в таких случаях говорил Векет.