Воспоминания прервал водитель, громогласно обьявивший, что до Зоркино мы наконец доехали. Выгрузившись из автобуса и дождавшись, когда старый чихающий "Форд" отъедет в сторону, я осмотрелась. Последний раз я приезжала сюда пять лет назад на похороны бабы Ильзы, дочери Анны Кристиановны и моей бабушки по материнской линии. Ильза Ивановна всю жизнь прожила в городе, но похоронить себя завещала в Зоркино, в том углу кладбища, где были могилы большей части нашего рода. Бабушка родилась еще здесь, в селе, а вот моя мама появилась на свет в ссылке, в Омской области, откуда переехать на историческую родину удалось только незадолго до моего рождения. Ко всеобщему удивлению наш родовой дом был ещё цел. Мои папа и дедушка отремонтировали его, и там поселилась баба Аня.
А в сарае нашли и кровать. Ее разобрали на части, завернули в старые простыни и, укрыв для пущей надежности соломой, оставили на чердаке. Как выяснилось позже, позаботился о родовой мебели сосед Тихон. Одно время в нашем доме жил его сын, потом он перебрался в город, а спустя несколько лет сюда заселилась баба Аня.
Серьёзно подозреваю, что Тихон Семенович был не равнодушен к моей прабабке с самой первой их встречи. Тогда, тридцать лет назад, это был ещё крепкий, недавно разменявший шестой десяток мужчина. Бабе Ане было за шестьдесят, но выглядела она гораздо моложе. Не знаю, какие отношения их связывали, но ухаживать за женщиной после инсульта вызвался именно Тихон. Он отказался взять у моей матери деньги за свою помощь. И вот уже три года помогал бабе Ане вставать с кровати, готовил ей еду и читал газеты. Иногда они вместе разгадывали сканворды или смотрели телевизор. Современное телевидение Тихон не любил и смотрел только матчи НХЛ. Бабе Ане было всё равно, что показывали по "ящику", потому что после инсульта зрение у нее ухудшилось настолько, что прабабушка могла с трудом различать даже близкие предметы. Раз в неделю Тихон звонил мне и докладывал о состоянии бабы Ани. Две недели назад случился второй инсульт. В помощь себе Тихон взял соседскую девочку Машу, которую почему-то называл исключительно Манюней. И вот теперь, в этот душный и дождливый июньский день Тихон с Манюней встречали меня на главной улице села, рядом со старой лютеранской церковью.
***
Карл Карлович приехал ещё ночью. Этот бодрый сухенький старичок, младший сын Анны Кристиановны, приходился мне двоюродным дедом. В моем детстве он нередко приезжал к нам в гости и привозил в подарок то гэдээровскую куклу, умевшую говорить и плакать (правда, умела она это недолго, пытливый детский ум быстро разобрался с немецкой аппаратурой), то целую коробку маленьких шоколадок, обертки которых покрывала арабская вязь. А однажды Карл Карлович привез мне настоящий ананас. Кем и где работал двоюродный дедушка, я не знаю до сих пор. На все мои вопросы на эту тему дед хитро улыбался и говорил, что если всё сейчас расскажет, то ему придется меня убить. С возрастом здоровье Карла Карловича уже не позволяло часто выбираться в гости в другой город за четыреста километров от дома. Последний раз мы виделись с дедом на похоронах бабушки Ильзы. Увидев меня на пороге, дед, как мог быстро, встал из-за большого круглого стола и твердой походкой поспешил навстречу. Я не удержалась, шмыгнула носом и кинулась ему на шею:" Деда!".
Он еле удержался на ногах, похлопал меня по спине и отстранился:"Да, встречаемся нынче редко и каждый раз по такому хреновому поводу". Карл Карлович покачал головой. "Деда, как она?" "Плохо," -- Он посмотрел на Тихона, стоявшего за моей спиной, -- "Она и недели не протянет. Благо, Тихон есть. Он за мамой хорошо смотрит". "За мамой"... Только сейчас я поняла, что это для меня и Карл Карлович, и баба Аня - люди, которых я знаю исключительно стариками. А ведь Анна Кристиановна помнит этого сухого морщинистого мужчину совсем маленьким, неуклюжим мальчиком, только-только научившимся ходить. А Карл Карлович видел бабу Аню еще молодой и сильной женщиной, которая в ссылке, в Сибири смогла в одиночку вырастить двоих детей. "А можно мне к бабе Ане?" - я просительно посмотрела на Карла Карловича и Тихона. Тихон опустил глаза:"Да что ж нельзя, можно, конечно. Пойдем". Вслед за ним я прошла в комнату, где на старинной деревянной кровати лежала моя прабабка. Анна Кристиановна дышала тяжело, с какими-то всхлипами. Когда я наклонилась и поцеловала бабу Аню, кожа на лбу и щеках показалась мне очень сухой и горячей.
Анна Кристиановна открыла глаза, ее губы шевельнулись, но я не расслышала. "Что такое, бабушка?" "Да ты наклонись, наклонись ниже. К самоим губам ухо-то прижми", - Тихон положил руку мне на плечо. Я наклонилась к бабе Ане и услышала "Дочка... Шкатулка... Там... В комоде" Шепот прервался, бабушка задышала тяжело, с громкими всхлипами. Тихон быстро выпроводил меня из комнаты. Карл Карлович сидел за столом и плакал, положив голову на скрещенные руки. Я не знала, что делать. Это для меня баба Аня была выходцем из предыдущих эпох, большая часть жизни которой прошла еще до моего рождения, а вот Карл Карлович плакал по матери. Тихон вышел из спальни, присел на колченогий табурет рядом с дедом и обнял его за плечи. Я почувствовала себя лишней и ненужной: в мой мир пришла всего лишь грусть, а вот в мир этих восьмидесятилетних мужчин вторглось настоящее, полномасштабное горе. Я тихонько выскользнула в дверь, и тут же меня окружили стук, шелест и тихое поскрипывание. На улице шел дождь. Крупные капли били по жестяной крыше веранды, переделанной в летнюю кухню, с силой врезались в стекла и глухо стучали о деревянные ступени крыльца. Ветки шиповника, усыпанные крупными розовыми цветами, скребли по обитой железом завалинке. Я распахнула дверь. На веранду ворвался холодный ветер, принеся с собой густую водяную пыль и запах цветущего шиповника. Я села на порог, прислонилась к косяку и, как в детстве, стала смотреть на дождь.