Почуяв запах крови, подскочили остальные и стали рвать на части еще живую оленуху...
Из страны Долгой ночи пришли крепкие морозы. Снег сделался колким. Бегать по такому снегу стало трудно — он жег подушечки лап. А бегать Вожаку и его стае приходилось теперь много. То небольшое стадо оленей-дикарей, которое нашел рожденный в логове Человека, умчалось к Большим камням, а других оленей поблизости не было. Хорошо еще, что немало зайцев обитало в этих местах. Как всегда, выручали полевки. Но поймать зайца в глубоких снегах удавалось не каждому и не всякий день, А полевка слишком ничтожна, чтобы насытить волка,
Вожак замечал, как день ото дня все раздраженнее, злее становились его волки. Они грызлись между собой по пустякам и злились на него. Голодный всегда ищет виноватого в том, что его желудок пустой. Стая винила во всем предводителя. Особенно косо смотрел на Вожака Хмурый.
Вожак все видел и много думал. Он думал даже во сне. Думал о том, как встать на удачную тропу охоты, чтобы накормить мясом себя и голодных собратьев: Искать вольных оленей? Но на них и летом-то охотиться трудно, а зимой и подавно. К тому же стая уменьшилась. Напасть на оленей Человеков? Нет, слишком мало времени прошло с той роковой охоты… Тем более что чужая стая наверняка по-прежнему озлобляет пастухов своими набегами, нарушая Главный закон охоты.
Однажды стае как будто снова повезло — она наткнулась на одинокого большерогого домашнего оленя.
Месяц назад этот сильный, крупный самец сбежал из табуна. Сбежал, сманив с собой маленький косяк важенок. Не он первый убегал так.
Большерогий оторвался от табуна на рассвете короткого дня, а к ночи разыгралась сильная пурга, и в белой круговерти самец растерял своих подруг. Может, они вернулись в стадо, а может, пристали к дикарям. Он остался один. Познав радость вольной жизни, сильный олень не захотел возвращаться в родное стадо и теперь бродил по распадкам и сопкам, чутко прислушиваясь к каждому шороху. На него-то и наткнулась стая. Волки кинулись на легкую добычу со всей яростью, что скопилась в их голодных желудках. И казалось, бедняге совсем немного осталось наслаждаться вольной беззаботной жизнью... Но олень недаром прожил месяц на свободе, в одиночестве: еще издалека он услышал хрип, вырывавшийся из глоток бежавших волков, а потом и увидел их. Олень высоко подпрыгнул и стремглав понесся в глубину распадка.
Волчицы, зашедшие раньше ему в тыл, бросились наперерез, но большерогий, снова подпрыгнув, кинулся к ближней сопке и легкими прыжками стал взбираться на нее.
Стая долго гналась за ним, и временами казалось, что она вот-вот настигнет добычу. Однако олень был здоровый, полный сил и в конце концов ушел от погони.
Если бы самый выносливый пастух прошел путь от начала охоты стаи и до того места, где Вожак остановился, приказав тем самым кончить безуспешную охоту, то тому пастуху пришлось бы идти два дня. А за один зимний день даже не очень молодой пастух мог пройти на лапках-снегоступах четыре раза по десять верст. Да, волки Севера сильны и выносливы…
Когда мутное солнце тяжело приподнялось над белой холодной страной, Вожак собрал стаю.
«Слушайте меня, — сказал он. — С той ночи, когда горячие клыки пастухов убили наших братьев, удача отвернулась от нас».
«Да, это так, Вожак. Скоро мы все подохнем от голода, и наши тела расклюют вороны и сороки, разорвут вонючие росомахи»,— угрюмо ответил Хмурый.
«Мы потеряли следы вольных оленей, мы не можем теперь нападать на оленей, которых охраняют Человеки и собаки», — продолжал Вожак.
«Да, это так», — сказала молодая белая волчица.
«Как будем жить дальше, Вожак?» — спросила старшая волчица.
«Надо снова встать на тропу охоты. Надо охотиться на оленей Человеков», — прорычал Хмурый, который больше всех терзался от голода.
«Нас мало, — спокойно ответил Вожак. — Малая стая — слабая стая».
«Твоя осторожность, Вожак, непонятна. Мы хотим мяса!» — бросил вызов Хмурый.
«Мяса! Мяса!» — подхватили остальные. Все, кроме рожденного в логове Человека.
«Я тоже хочу мяса! Слушайте меня!» — Вожак посмотрел в глаза каждому, и никто не выдержал его взгляда. — Я спрашиваю: кто сильнее и умнее в тундре, в лесах и горах?»
«Человек! Человек!» — дружно ответила стая. И смолкла, ожидая, что дальше скажет Вожак. Какое-то смутное беспокойство охватило волков.
«Так пусть в нашей стае будет Человек!» — тихо объявил Вожак.
«Человек?» — попятилась от него молодая волчица.
«Человек?!» — встрепенулся Хмурый.
«Вожак, твой ум помутился от голода, — крикнула старшая волчица. — Волки, наш Вожак болен! Человек никогда не станет волком, как и волк — Человеком!»
Среди стаи поднялся переполох.
«Я говорю!» — рявкнул Вожак, ощетинив загривок.
Стая смолкла.
«Я говорю: тот Человек, которого мы возьмем в стаю, будет жить по законам стаи. Он подчинится нам, ибо все живое хочет жить! Мы должны заманить в стаю Человека — Охранника оленей, иначе подохнем с голода. Или будем жрать друг друга, пока не останется последний, самый сильный из нас».
«Ты хочешь совершить невозможное, Вожак», — осмелилась подать голос молодая волчица.
«Тише, волки! — вдруг сказала старшая волчица.— Тише! Я вспомнила: так уже было! Я вспомнила рассказ старого волка, которого давно нет в живых. Так было: Человек жил с волками предками нашей стаи. Так было!»
«Было? — удивился Хмурый — Но как же мы заманим Человека? Как, Вожак? Человек — не собака».
«Ты забыл, брат, что у волка, кроме клыков и когтей, есть еще глаза, — тихо, словно остерегаясь, что его могут подслушать, ответил Вожак. — Человеки боятся наших глаз. Я знаю. Я кончил!»
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Старый пастух Кутувье ехал с кочевья в стойбище проведать внуков. Пара крупных однорогих оленей без труда тащила легкие аргизы[8]. Колокольчики, подвязанные к шеям животных, весело звенели в морозном воздухе, заставляя замирать куропаток, сидевших на заиндевелых сучьях тальника. И аргизы были легки, и старик-хозяин. Он и в молодости был худ и легок, а к старости и вовсе усох. Недаром, видно, при рождении назвали его Кутувье[9]. Но он был еще бодр и пока не собирался в «верхнюю тундру». У него даже сохранились почти все зубы, и ел он так же быстро, как в молодости. Э-э, если бы он собирался к «верхним людям», разве бы пас он оленей богача Вувувье, разве отправился бы один в дальнюю дорогу домой, чтобы привезти внукам мяса?
Мороз спрессовал снег в льдинки, загнал зверей в норы, но он, Кутувье, все равно едет. Что ему Мороз? На нем почти совсем новая кухлянка ей всего пять зим. А ноги упрятаны в мягкие чижи[10], а чижи — в крепкие торбаса. А еще на нем теплые канайты[11]. И пусть ресницы склеил иней, а бороденка и усы превратились в сосульки, но он все равно едет в стойбище проведать внуков. Он везет им много мяса — половину оленя с головой, чтобы внуки с матерью, его дочерью, вдосталь помозговали — насладились свежими мозгами. Но больше мяса внуки обрадуются новым ножам, которые он выменял у охотников на двух соболей.
На небе давно уже улыбался молодой месяц в окружении красавиц звездочек. Кутувье посмотрел на него, потом на горизонт.
- К утру ветер прилетит, — сообщил он новость олешкам и легонько толкнул хореем[12] белого в крестец. — Совсем лентяем стал, зажирел.
Олень боязливо покосился на хозяина и слегка прибавил шаг, увлекая второго, палевого. «Динь-динь-динь», — неслось по тундре.
- Ещё немного проеду и чаевать пора. Спать надо, — пробурчал Кутувье.
Вот и гора Медведь.
- Надо почаевать, — сказал Кутувье и притормозил ход оленей. Он снял алыки[13] и пустил животных пастись. Потом вынул из деревянных ножен, обшитых лахтачьей золотисто-желтоватой шкурой, пареньский нож, разгреб бугор, освободив кедрач от зимнего покрывала, нарубил веток и ловко настрогал стружек-завитушек. Вскоре в неглубокой снежной лунке затрепетали язычки огня, и густой белый дымок столбиком потянулся к небу, мигавшему старику звездочками-серебринками. Среди замерзшей от мороза тундры разгорелся костерик. Кутувье набил чайник снегом и пристроил его на огне. Потом вынул из походной сумки вяленое мясо, железную коробочку с чаем и присел возле костра. Как завороженный, смотрел он на пляску огня, и понемногу думы его унеслись в далекие молодые и счастливые годы. В последнее время он все чаще вспоминал себя молодым. «Видно, скоро к «верхним людям» уйду», — вздыхал он. Но стоило ему присесть возле костра после дежурства в стаде, как снова неудержимо погружался в реку Времени. Ему было приятно плыть по этой волшебной реке. Чаще всего вспоминал, как встретил однажды в чужом стойбище круглолицую красивую девушку Нутенаут, дочь пастуха Милюта. Он потерял покой и сон и успокоился только тогда, когда Нутенаут перешла в его ярангу. Он отдал отцу её большой выкуп — десять оленей, жирных, молодых. Да, тогда ему пришлось взять в долг у богача Мулювье десять оленей и потом два года отрабатывать за них. Но он, Кутувье, не жалел: дочь Милюта оказалась хорошей женой. Нутенаут родила ему троих сыновей и одну дочку — и всех сохранила. О, вырастить четверых детей в тундре очень трудно — столько болезней подстерегает зимой и летом! Спасибо шаману Котгиргину. Когда дети болели, шаман выгонял из них злых духов ударами бубна и разными травами. О, Котгиргин знает силу каждой травы. Шаман многих младенцев их рода спас от смерти. Сыновья, как подошло время, разбрелись по тундре, свили свои гнезда, и теперь у Кутувье есть родные чумы в Ачайваяме, в Риккиниках, в Пахачах.