– Может быть, – намекнул я туманно, – эта поездка принесет неожиданные результаты.
– Что хотите вы сказать? – спросила она.
– Что ж, – сказал я небрежно, – мне кажется, что существует пробел, который можно заполнить добросовестной работой о…
– Вы хотите написать книгу? – вскричала она, хлопая в ладоши. – Это было бы великолепно, не правда ли, Роберт?
– Это лучший шаг в политическую жизнь в наше время, – заметил брат, который, между прочим, шагал таким образом уже несколько раз. – Берлсдон о «Современных теориях и новейших фактах» и «Последняя проба изучающего политику» – книги несомненного достоинства.
– Я думаю, ты прав, Боб, милый мальчик! – сказал я.
– А теперь обещайте, что напишете книгу! – сказала Роза серьезно.
– Нет, я не обещаю, но если соберу достаточно материалов, то напишу.
– Материалы не имеют значения! – сказала она, надувшись.
Но на этот раз она не добилась от меня ничего, кроме условного обещания. Сказать правду, я бы дал в залог крупную сумму денег, что на мою летнюю поездку не потрачу ни одного листа бумаги и не испишу ни одного пера. Это доказывает, как мало мы знаем, что готовит будущее; вот и я исполняю свое условное обещание и пишу книгу, как никогда не думал писать, – хотя она едва ли послужит вступлением в политическую жизнь и не имеет ничего общего с Тиролем.
Боюсь также, что она не понравилась бы леди Берлсдон, если бы я представил книгу ее критическим очам, – но этого я не намерен сделать.
Глава II
О цвете волос
Одно из правил моего дяди Вильяма было, что никто не должен проезжать через Париж, не поживши в нем хоть сутки. Дядя говорил это из зрелого житейского опыта, и я с уважением отнесся к его совету, остановившись на сутки в «Континентале», по дороге в Тироль. Я навестил Джорджа Фезерли в посольстве, и мы пообедали вместе у Дюрана, а затем заглянули в Оперу; после этого слегка поужинали, а потом отправились к Бертраму Бертрану, стихотворцу с некоторой репутацией и парижскому корреспонденту «Критики». У него была очень удобная, небольшая квартирка, где мы застали нескольких симпатичных молодых людей, курящих и беседующих. Меня поразило то, что сам Бертрам был рассеян и не в духе, поэтому, когда все, кроме нас, разошлись, я стал трунить над ним и его грустным настроением. Он слегка отшучивался, но в конце, бросившись на диван, воскликнул:
– Что ж, пусть будет по-вашему! Я влюблен – чертовски влюблен!
– Ваши стихи от этого станут лучше! – сказал я, в виде утешения.
Он взъерошил волосы рукой и стал отчаянно курить. Джордж Фезерли, стоя спиной к камину, злорадно улыбнулся.
– Если это все старая любовь, – сказал он, – лучше вам отказаться от нее, Берт. Она завтра уезжает из Парижа.
– Я это знаю! – огрызнулся Бертрам.
– Хотя разницы не было бы, даже если бы она оставалась, – продолжал неумолимый Джордж. – Большому кораблю – большое плаванье, милый мальчик.
– Бог с ней! – сказал Бертрам.
– Для меня разговор стал бы еще интереснее, – решился я заметить, – если бы я знал, о ком вы говорите.
– Об Антуанетте де Мобан, – ответил Джордж.
– Ого, – сказал я, – неужели вы хотите сказать, Берт, что…