– А вы, значит, выполняете?
– Мы хотя бы понимаем, что происходит. Вы – не понимаете!
Я знаком с этой бодягой, в ее основе разделение сапиенсов на хуматонов и люденов. Хуматоны – это мы, грешные, людены – они, обладатели подлинного знания. И хотя в высокомерных рассуждениях абсурда в избытке и подловить людена элементарно, я этого не делаю. Логический сбой в хрупкой конструкции, что создана в нечесаной башке, ведет к срыву.
Но сегодня почему-то хочется лезть на рожон.
– А твои друзья? – спрашиваю. – Бывшие, с факультета? Они тоже хуматоны, как ты выражаешься?
– У меня есть друзья?! – вскидывает брови.
– Были, во всяком случае. И девушка была, как же ее звали… Напомни!
На лице отражается мучительная работа мысли.
– Ты говоришь про тех, кого нет, – звучит ответ. – Они умерли, разве ты не знаешь?
Чувствуя, что пребываю в шаге от ада, сбавляю обороты. Увы, они-то живы, а вот Максим умер. Он исчез, вместо него мне подсунули Кая, в чьей голове причудливые мысли роятся будто пчелы после того, как в улей бросили горящую головешку. Это ты, Кай, отбраковка, это ты прибыл с какой-то планеты, где жизнь строится по абсурдным законам!
А ведь за окном нашей с Каем квартиры-тюрьмы должна быть нормальная жизнь (я говорю «должна», поскольку уже не уверен в ее существовании). Эта жизнь скукожилась и исчезла, как зеркало, на которое накинули гардину, – остались разве что звонки на автоответчике и SMS-сообщения. «Ты куда пропал?!» «Срочно перезвони главному!!» «Зайдите в ЖКС № 2, у вас долг по газу!» «Во вторник корпоратив на радио, не забудь!» Эта жизнь кричит разными голосами, возмущается, грозит, взывает к чувству долга, приглашает на пьянки, я же торчу дома будто прикованный к скале Прометей. Мой Кай не орел, клюет не печень, а мозг, и все же сходство проглядывает. Найти бы Зевса, что меня приковал, поговорить по-мужски… Увы, Зевс – это я сам, специально взял отпуск да еще запасся липовым больничным. Куда поедешь отдыхать? Да пока не решил – куда-нибудь поюжнее!
Догадывается ли о моем добровольном заточении кто-то из коллег? Возможно, хотя в глаза не говорят. В Пряжске трудно что-то скрыть, не мегаполис – провинция со всеми вытекающими. А если учесть, что Прометей трудится в районной газете, подрабатывает на радио и даже иногда приглашается на TВ – приватность обеспечить стократ труднее. Но я стараюсь. И, если дело пахнет керосином, ужом изворачиваюсь, чтобы выхлопотать свободные дни и как-то обезопасить себя и моего визави. Философские бредни тут ни при чем, они лишь верхушка айсберга; ниже гнездятся другие опасности: незапертая дверь, например. Открытая газовая конфорка. Пожар, наконец, ведь Кай запросто может уронить незатушенный окурок на матрас или палас. Отлучки из дому у меня минимальные, не дальше магазина, причем обратно всегда на рысях, с бьющимся сердцем, ожидая из форточки на третьем этаже истошное «А-а-а!!». Поэтому неудивительно, что заоконный мир блекнет, исчезает и превращается в нечто виртуальное. Вся реальность (если это можно назвать реальностью) сосредотачивается в четырех стенах, где разыгрывается пьеса абсурда на двоих.
Активно Кай реагирует только на дождь. Стоит забарабанить каплям по отливу – выходит на балкон, где торчит часами; моросящий дождь переходит в ливень, а он стоит, словно хочет насквозь, до кишок и костей пропитаться атмосферной влагой. На взывания вернуться – ноль внимания, лишь физиономию вверх задирает, силясь разглядеть что-то в серых, набухших водой тучах. Сверкает молния, слышатся раскаты, но Кай и не думает покидать балкон, пялится на вспышки, похоже, кайфуя от звуков грома.
Чувствуя полное бессилие, мечусь по комнате, где вскоре появятся мокрые следы. Идущие от балконной двери к его комнате, расплывчатые и огромные, они напоминают следы йети. Да-да, он не совсем человек, в нем живет чудовище, которое спустя час-другой вернется в нору, оставляя за собой маленький ручеек, стекающий с насквозь промокшего халата. Я иду за ним, вижу, как он прямо в халате укладывается на диван, и чувствую, как внутри набухает бешенство. У меня заканчивается отпуск, а возвращения к норме (да что там – хотя бы к намеку на норму!) так и не произошло. Кай не умер, Максим не воскрес, итог нашего двойного заточения – реликтовый гоминид, абсолютно не реагирующий на человеческий язык. А тогда следует подойти, развернуть гоминида от стенки и хлестануть ладонью по опухшей физиономии.
– Ты будешь слушать, что тебе говорят?! Будешь слушать?!